СИНТАКСИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ АВТОРСКОЙ ПРИТЧИ КАК МАЛОГО
ЖАНРА ЛИТЕРАТУРЫ
Статья посвящена выявлению лингвистических особенностей притчевого текста. Известно, что термин «притча» является многозначным. Авторы опираются на дефиницию притчи, данную С.Аверенцевым, как наиболее емкую и исчерпывающую. Цель статьи — описать способы синтаксической организации авторской притчи на материале притчевого текста В.Распутина, А.Кима. Актуальность исследования объясняется тем, что изучение синтаксиса писателя как творческой личности является проблемой, в которой лингвистический аспект тесно смыкается с аспектом эстетическим. Синтаксис является необходимой организующей частью художественного текста. Через структуру предложения, его объем, способы его распространения и членения, а также через характер и способы сочетаний предложений друг с другом прослеживается индивидуальный почерк художника.
Анализ синтаксиса притчи В.Распутина, А.Кима показал, что в авторском тексте притча приобретает символическую глубину и многозначность, вступая во взаимодействие с элементами иных жанровых образований. Притчи В.Распутина, А.Кима несут скрытый нравственный потенциал, для восприятия которого требуется работа мысли читателя, его и интеллектуальное усилие.
Ключевые слова: притча как нравоучение, притча как иносказание, притча как образное обобщение действительности, каноническая, или сакральная притча, авторская притча, особенности лингвистической (синтаксической) организации притчи, сложное синтаксическое целое как способ организации притчевого текста.
ВВЕДЕНИЕ
Притча относится к древним жанрам литературы. Проблема притчи осмысляется
Т.Давыдовой и В.Прониным, Н.Л.Мусхелишивили, А.И.Княжицким, А.Бочаровым,
Н.И.Прокофьевым, академиком Д.С.Лихачевыми мн.др. исследователями. Т.Давыдова и В.Пронин обратили внимание на такую особенность притчи как «параболическое развитие мысли»: «Мысль движется как бы по кривой, начинаясь и заканчиваясь одним предметом, а в середине удаляясь совсем, казалось бы, к другому объекту» [1, 197]. Н.Л.Мусхелишивили говорит о притчи как средстве коммуникации. А.И.Княжицкий рассматривает притчу только как жанр древнерусской литературы. О притчеобразности литературы ХХ писал А.Бочаров. Н.И.Прокофьев обращает внимание на происхождение жанра притчи. Он выделяет такие виды притч, как «сюжетно-аллегорические, краткие – афористические и пословичные» [2, 45]. Исследователи отмечают, что притча имела различное значение в Древней Руси, это слово изначально обозначало прибавку к чему-либо, затем загадку ,пословицу как прибавку в речи. Впоследствии слово «притча» стала обозначать образ, пример, аналогию (подобие), нравоучительное и загадочное изречение, пророчество и, наконец, определенную литературную форму.
Академик Д.С.Лихачев отмечал, что притча единственный жанр, где в аллегорической форме преподносится нравоучение читателям, это как бы образное обобщение действительности. Притча говорит не о единичном, а об общем, постоянно случающемся. Д.С.Лихачев считает, что для Древней Руси она имеет еще и библейское происхождение. Притчами усеяна Библия. Соответственно притчи входили в состав сочинений для проповедников и в произведения самих проповедников [3, 30]. Ценность притчи заключается в том, что она дает читателю намек на то, как должно или не должно быть, побуждая его к размышлениям. Притчи в доступной форме повествуют о смысле жизни и других основополагающих ценностях. С помощью косвенных указаний, намеков, притча «сеет семена», которые в определенный для каждого читателя срок «прорастут и дадут всходы», как об этом говорится водной из фундаментальных Библейских притч («Притча о Сеятеле»). Именно в этом смысле притча является иносказанием. Как художественный прием иносказание — одно из сильнейших средств воздействия на сознание и воображение читателя. Оно относится к группе метафорических тропов, поскольку одно явление
изображается и характеризуется через другое, включая несколько перекодировок на разных уровнях глубины семантической структуры. Емкое определение притчи дает Н.И.Прокофьев: «Притча – это малый повествовательный жанр, в котором абстрагированное обобщение носит назидательный характер и утверждает моральное и религиозное наставление. Действие притчи логически и конструктивно направлено на то, чтобы создать концентрированную иллюстративность для выражения нравственных идей» [
2, 94].
Исследователи подразделяют притчу на две разновидности: сакральная (фольклорная, каноническая) и авторская (литературная).
Предметом нашего исследования послужили художественные тексты авторской притчи. Авторская притча рассматривается с позиции ее синтаксической организации . Через структуру предложения, его объем, способы его распространения и членения, а также через характер и способы сочетаний предложений друг с другом в статье выявляется индивидуальный почерк художника.
ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ
Обратимся к синтаксическому разбору авторской притчи.
Матеру, и остров и деревню, нельзя было представить без этой лиственницы на поскотине. Она возвышалась и возглавлялась среди всего остального, как пастух возглавляется среди овечьего стада, которое разбрелось по пастбищу. Она и напоминала пастуха, несущего древнюю сторожевую службу. Но говорить «она» об этом дереве никто, пускай пять раз грамотный, не решался; нет, это был он, «царский листвень» — так вечно, могуче и властно стоял он на бугре в полверсте от деревни, заметный почти отовсюду и знаемый всеми. И так, видно, вознесся он, такую набрал силу, что решено было в небесах для общего порядка и размера окоротить его — тогда и грянула та знаменитая гроза, в которую срезало молнией «царскому лиственю» верхушку и кинуло ее на землю. Без верхушки листвень присел и потратился, но нет, не потерял своего могучего, величавого вида, стал, пожалуй, еще грозней, еще непобедимей. Неизвестно, с каких пор жило поверье, что как раз им, «царским лиственем», и крепится остров к речному дну, одной общей земле, и покуда стоять будет он, будет стоять и Матера. Не в столь еще давние времена по большим теплым праздникам, в Пасху и Троицу, задабривали его угощением, которое горкой складывали у корня и которое потом собаки же, конечно, и подбирали, но считалось: надо, не то листвень может обидеться. Подати эти при новой жизни постепенно прекратились, но почтение и страх к наглавному, державному дереву у старых людей по-прежнему оставались. На это, верно, имели свои причины.
Толстые огромные ветви отходили у «царского лиственя» от ствола не вверх наискосок, как обычно, а прямо в стороны — будто росли вбок самостоятельные деревья. Самая нижняя такая ветка одиноко висела метрах в четырех от земли и издавна звалась «Пашиным суком»: когда-то на нем повесилась сглупа от несчастной любви молодая материнская девка Паша. Колчаковцы, захватив остров, слыхом не слыхали про Пашу, однако сук ее сумели как-то распознать и именно на нем, не на каком другом, вздернули двух своих же, из собственного воинства, солдат. Чем они провинились, толком в Матере никто не знал. Весь день, наводя небывалую жуть на старых и малых, торчали висельцы на виду у деревни, пока мужики не пошли и не попросили ради ребятишек вынуть их из петли. Мертвых, их предали тогда еще и другой казни: сбросили с яра в Ангару.
И последняя, уже совсем безвинная смерть случилась под «царским лиственем» после войны: все с того же «Пашиного сука» оборвался и захлестнулся мальчишка, Веры Носаревой сын. Только после того, а надо бы куда раньше, догадались мужики отсечь сук, а ребятишки сожгли его.
Вот сколько всяких историй связано было с «царским лиственем».
(В. Распутин «Прощание с Матерой»)
Сложное синтаксическое целое делится на четыре абзаца. В смысловом плане притча распадается на две строфы. При этом деление ССЦ на строфы не соответствует абзацному делению.
Первая строфа — описание «царского лиственя», гроза. Вторая строфа — история задабривания лиственя, история несчастной Паши, преступление колчаковцев, гибель сына Веры Носаревой.
Первая строфа по типу речи является описанием. Первое предложение в строфе простое, оно осложнено приложением (и остров и деревню) и представляет объект речи — Матеру. Уточняющее приложение не только объясняет географическое название (Матера), но и конкретизирует, что это единое целое — деревня и остров.
Следующие два предложения (СПП с несколькими придаточными и ПП, осложненное причастным оборотом) связаны с первым параллельной связью, наблюдается анафора: каждое предложение начинается с подлежащего, выраженного личным местоимением она. В СПП однородные простые глагольные сказуемые (возвышалась, возглавлялась) указывают на исключительность лиственя. Предложения связаны между собой: в них формируется образ лиственя, который сравнивается с пастухом. Однако сравнение создается разными синтаксическими средствами. В СПП придаточным предложением образа действия (как пастух возглавляется среди овечьего стада), в ПП причастным оборотом (несущего древнюю сторожевую службу). Следующее предложение (БСП) связано с предыдущими противительным союзом (но), который не только соединяет предложения, но и противопоставляет понятия листвень и лиственница. Главное дерево на Матере — лиственница – не «она», а «он» — листвень. БСП состоит из четырех предикативных единиц. Три из них осложнены: первая предикативная единица осложнена уточняющим определением (пускай пять раз грамотный), третья – приложением («царский листвень»), четвертая – однородными обстоятельствами образа действия (вечно, могуче и властно) и однородными причастными оборотами (заметный почти отовсюду и знаемый всеми).
В последующих за БСП предложениях просматривается тенденция в нарушении прямого порядка слов. Инверсия связана с препозицией сказуемого (был он, стоял он, вознесся он, грянула гроза, будет стоять он, будет стоять и Матера, повесилась девка, торчали виселицы, оборвался и захлестнулся мальчишка, догадались мужики). Стоящие перед подлежащим сказуемые создают эффект активности лиственя. Это не дерево, а полноправный обитатель острова. Вся жизнь островитян вращается вокруг него, как вокруг оси, на которой держится весь остров.
Велика роль однородных и неоднородных определений, при помощи которых создается описание древнего дерева: древняя сторожевая, заметный и знаемый; могучий, величавый; наглавное, державное. Определения выражены причастиями и прилагательными – все они формируют экспрессивно-поэтический, мифопоэтический образ лиственя, древа жизни. В состав БСП входит безличное предложение со сказуемым нет. Эта синтаксическая конструкция повторяется в шестом предложении, являющемся сложным предложением с разными типами связи. Повтор безличного предложения (нет) указывает на присутствие автора в тексте притчи и подчеркивает бесспорность и укорененность предания о листвене. Подобных безличных предложений, входящих в состав сложных предложений, в притче несколько: надо, считалось, неизвестно. Они выполняют ту же функцию – указывают на автора и не допускают иного отношения к «царскому лиственю».
В описательную часть притчи органично (через союз и) включается повествование о «знаменитой грозе»: «И так, видно, вознесся он…». Динамизм происходящему придают однородные сказуемые (ПГС – грянуло, срезало, кинуло, пришел, не потерял и СИС – стал грозней, непобедимей), через которые воссоздается не только мощное явление природы, но и могущество не сдавшегося лиственя. В разные синтаксические конструкции ССЦ (ССП, СПП, ПП) включены вводные слова (важно, пожалуй, видно, верно) со значением предположения, неуверенности, возможности. Вместе с безличными предложениями (надо, считалось, неизвестно) вводные слова указывают на присутствие автора в тексте притчи, его отношение к лиственю. В первой строфе употреблены односоставные безличные предложения в составе сложных предложений (общее количество — 6) и два неопределенноличных предложения (Не в столь еще давние времена по большим теплым праздникам, в Пасху и Троицу, задабривали его угощением, которое горкой складывали у корня). Все указывает на традиционность, неизменность островитян в их отношении к лиственю (неизвестно, с каких пор; не встоль еще давние времена). Намеренно не указаны субъекты действия (решено было, задабривали, считалось). Все во все времена относились к дереву, словно к святыне, потому что им держалась Матера. С его концом придет конец и Матере. Ко второй строфе приложимы характеристики повествовательного текста: «Неизвестно, с каких пор…». Строфа начинается со сложного предложения с разнотипной связью – сочинительной и подчинительной. Такой тип предложений характерен для второй строфы в целом. Они воссоздают яркие и страшные, какие-то мистические картины смерти. Другой тип сложных предложений (БСП) объясняет (когда-то на нем повесилась сглупа от несчастной любви молодая материнская девка Паша) причину трагедии или повествует о том, как мертвых не предают земле, а подвергают их еще одной, уже совершенно бессмысленной казни (Мертвых, их предали тогда еще и другой казни: сбросили с яра в Ангару). Завершает притчу бессоюзное сложное предложение со значением пояснения. В предложении сообщается, что с лиственем связана еще одна безвинная смерть, случившаяся после войны: «… все с того же «Пашиного сука» оборвался и захлестнулся мальчишка, Веры Носаревой сын».
В притче рассказана история нескольких поколений: давнее прошлое, гражданская война, события после Великой отечественной войны. Однако акцентируется в притче история времен гражданской войны: бесчинства колчаковцев. В сложноподчиненном предложении с придаточным времени: «Весь день, наводя небывалую жуть на старых и малых, торчали висельцы на виду у деревни, пока мужики не пошли и не попросили ради ребятишек вынуть их из петли» — создается эффект почти бесконечной продолжительности страшного события. Словно казнь длилась целый день. Предложения второй строфы связаны параллельной связью, однако это их не разобщает, так как итогом всей строфы стало обобщение, оформленное в простое предложение, в котором сообщается, что вот столько разных историй было связано со «старым лиственем». Во второй строфе отсутствуют вводные слова со значением предположения. Здесь автор повествует о событиях недавнего прошлого, возможно, свидетелем которых был он сам или знал людей – свидетелей событий. Концовка притчи лишена нравоучения. Оно полностью растворено в притчевом тексте: стоит земная твердь, осью которой является «древо жизни». Все события людской жизни связаны с землей и «древом»: было прошлое, есть настоящее, а есть ли у всего этого будущее?
Обратимся к анализу притчи А. Кима.
Плоский человек, зловещий бедолага, шел деpганой, вихляющей походкой навстpечy мне по дачной улице. Лицо y него было таким нездешним, то есть выражение его настолько чуждым всей окpyжающей обстановке — летней дачной yблаготвоpенности, сладкому клyбничномy дyхy, исходящему от садовых участков, чyвствy довольства на замкнутых лицах полуобнаженных дачниц — замкнутых по отношению к незнакомцам, pазyмеется, которые могли появиться со стороны железнодорожной платформы, — и настолько дьявольски пусты были бесцветные глаза человека, что в них и неловко, и страшно было смотpеть, и брала дyшy оторопь при мысли: на какие дела мог бы пойти человек с подобными глазами, в которых, господи, нельзя было прочесть ни одного из чувств и помыслов, питающих человеческую надежду. С каким-то болезненным, неестественным напряжением души я сближался с ним, словно ожидая от встpечного нападения или же сам собиpаясь веpоломно напасть на него (а он на меня и не взглянyл, его засасывала, видимо, собственная пyстота дyши, он не видел окpyжающего миpа, yхоженного дачного поселка сpеди сосен и елей, аккypатных штакетных огpад, железных и киpпичных гаpажей, возле котоpых копались владельцы машин, — для него действительность свелась к досадномy ощyщению болезненного волдыpя, боли, идyщей снизy от ноги, и к pаздpажающемy щебетy двyх ласточек, звyкy, нисходящемy свеpхy от пpоводов электpолинии); поpавнявшись и пpоходя мимо него, я вдpyг потеpял человека из видy, он исчез, как невидимка, и слева от меня, где он должен был находиться, было пyсто. Hо тени (солнце было сзади меня, а емy, значит, светило в лоб) — две тени, его и моя, были pядом на земле, они миновали дpyг дpyжкy, и я механически двигался дальше, охваченный внезапным сyевеpным стpахом, не смея оглянyться. Hо все же я заставил себя остановиться и посмотpеть назад — незнакомец чикилял по доpоге, пpипадая на однy ногy и двигая хyдыми лопатками, выпиpавшими сквозь вылинявшyю pябенькyю pyбахy. Все вpоде было в поpядке…
Hо я pешил пpовеpить. Я знал, что доpога, по котоpой он идет, кpyто завеpнет в стоpонy, а с того места, где я стоял, за кyстами начинался пpоход междy соседними yчастками, котоpый немного сокpащал дyгообpазный пyть до станции: об этой yзкой лазейке, стиснyтой двyмя независимыми забоpами, знали немногие, да и те пpедпочитали не пользоваться им, потомy что там было довольно загажено, но я бpосился к этомy пpоходy и вскоpе, благополyчно миновав его, сидел в заpослях акации, наблюдая за доpогой. Вскоpе он появился — да, моя бесценная, пpовеpка подтвеpдила некотоpые мои yмозаключения: человек и на самом деле становился невидимым, когда повоpачивался боком, то есть он был настолько плоским, что явить себя мог только с лица или с тыла, — это было сyщество, имевшее всего два измеpения; нy и что такого, говоpил я себе, но стpах, доpогая, смyтный стpах и тоскливая тpевога pодились в моей дyше после этой встpечи. Я ведь помнил, каким было y него лицо — иметь сpеди обычных тpехмеpных сyществ столь чyдесное пpеимyщество, такое, как способность становиться невидимым и пpебывать в той адской пyстоте, котоpyю выдавали его глаза… это ли не стpашно? Ведь в действиях своих он сможет обpести могyщество… чемy оно тогда бyдет слyжить? И я хочy исследовать пpичины подобного феномена. Почемy человек становится таким плоским — под каким же это пpессом он должен побывать, чтобы стать двyхмеpным, как иллюстpация в жypнале? А может быть, это всего лишь отpажение человека в неизвестном для нас зеpкале вpемени? Каким-то обpазом отделившись от хозяина, зеpкальный пpизpак pазгyливает в пpеделах иных вpемен.
Ведь мне же поpой yдается встpетить самого себя, бегyщего по мокpой yлице Москвы десятилетней давности, — значит, какое-то неизвестного yстpойства зеpкало вpемени все же сyществyет?
(А.Ким «Белка»)
В притче о плоском человеке две строфы, графически обозначенные абзацами. Притча имеет кольцевую композицию. В зачине по дачным улицам движется плоский человек. В концовке герой (Я) движется по улицам Москвы. Первое предложение тематически связано с последним. Первое предложение в зачине включает уточняющее определение (зловещий бедолага), в основе которого лежит оксюморон. Это определение и задает содержательную часть образа «плоского человека»: быть им – это трагедия (бедолага), он есть – это опасность (зловещий). Первая строфа дает расширенное представление о предмете речи, вторая строфа – событие и размышление о сути явления. Следовательно, в притче наблюдается смешение трех типов речи: описание, повествование, рассуждение.
Притча представляет собой сложное синтаксическое целое. В ССЦ пять сложных предложений, включающих вставные конструкции, которые выделены тире и скобками. Они выполняют функцию пояснений, авторских комментариев (замкнутых по отношению к незнакомцам, pазyмеется, которые могли появиться со стороны железнодорожной платформы; для него действительность свелась к досадномy ощyщению болезненного волдыpя, боли, идyщей снизy от ноги, и к pаздpажающемy щебетy двyх ласточек, звyкy, нисходящемy свеpхy от пpоводов электpолинии); умозаключений автора (да, моя бесценная, пpовеpка подтвеpдила некотоpые мои yмозаключения: человек и на самом деле становился невидимым, когда повоpачивался боком, то есть он был настолько плоским, что явить себя мог только с лица или с тыла; иметь сpеди обычных тpехмеpных сyществ столь чyдесное пpеимyщество, такое, как способность становиться невидимым и пpебывать в той адской пyстоте, котоpyю выдавали его глаза… это ли не стpашно?).
Вставные конструкции, не являясь членами предложения, настолько осложнены внутри себя (уточнения, обращения, причастные обороты), что несут на себе основную смысловую нагрузку. Так, например, вставная конструкция в сложном предложении с разнотипной связью (третье по счету) включает ряд однородных дополнений (yхоженного дачного поселка, аккypатных штакетных огpад, железных и киpпичных гаpажей) – предметов окружающей действительности, к которой плоский человек равнодушен. Сложные предложения с разнотипной связью в притче о плоском человеке включают все типы связи – сочинительную, подчинительную, бессоюзную – что свидетельствует о сложности синтаксиса притчи. О том же свидетельствует и неоднократное использование бессоюзных сложных предложений. В притче пять случаев употребления БСП в составе сложного предложения и случая, когда БСП функционируют самостоятельно (Hо все же я заставил себя остановиться и посмотpеть назад — незнакомец чикилял по доpоге, пpипадая на однy ногy и двигая хyдыми лопатками, выпиpавшими сквозь вылинявшyю pябенькyю pyбахy./ Почемy человек становится таким плоским — под каким же это пpессом он должен побывать, чтобы стать двyхмеpным, как иллюстpация в жypнале? / Ведь мне же поpой yдается встpетить самого себя, бегyщего по мокpой yлице Москвы десятилетней давности, — значит, какое-то неизвестного yстpойства зеpкало вpемени все же сyществyет?). Бессоюзное сложное предложение, как правило, содержит итоговую мысль, вывод. В притче о плоском человеке через БСП передается движение мысли героя, его ощущения от сделанных открытий, делается итоговое заключение. В сложном предложении с разнотипной связью (второе по счету) удивляет обилие однородных составных именных сказуемых (и неловко, и страшно было смотpеть, и брала дyшy оторопь), в которых отражается страх героя, его растерянность. Сама встреча фантастична. Она заставила задуматься о вечном. Вторая строфа включает несколько предложений с однотипной структурой: подлежащее выражено местоимением первого лица единственного числа, а сказуемое — в форме составного глагольного сказуемого и простого глагольного сказуемого — глаголами прошедшего и настоящего времени: я двигался, я заставил себя остановиться, я решил проверить, я помнил, я хочу исследовать. Герой пытается разобраться в феномене, с которым повстречался. Он боится себя узнать в плоском человеке, поэтому вторая строфа начинается с противительного союза НО. Герой не прячется от возникших страхов, он пытается разобраться в открывшейся неожиданности.
Концовка притчи включает рассуждения героя. В составе БСП наблюдается изменение типа речи и изменение временного плана: сказуемые, выраженные глаголами прошедшего времени, сменяют сказуемые, выраженные глаголами в настоящем времени. Синтаксическое движение внутри строфы точно соответствует движению и развитию художественной мысли: встреча с плоским человеком заставила героя активно действовать — присмотреться к явлению, задуматься, попытаться найти в себе резервы, чтобы не стать плоским человеком. Экспансия вставных конструкций отчетливо передает смятение героя, его растерянность.
Однородные именные сказуемые указывают на активность героя, его неравнодушие, стремление разобраться, действовать.
Синтаксис притчи отличается эмоциональностью и экспрессией, об этом свидетельствуют риторические вопросы, многоточие.
ВЫВОДЫ
Таким образом, авторская притча отличается следующими синтаксическими характеристиками.
В притче представлены разные типы речи – повествование, рассуждение, описание: они могут сменять друг друга в рамках одной притчи и смешиваться.
В авторской притче отчетливо выражено присутствие автора.
Экспансия вставных конструкций отчетливо передает смятение героя, его растерянность. Однородные именные сказуемые указывают на активность героя, его неравнодушие, стремление разобраться, действовать. Синтаксис авторской притчи отличается эмоциональностью и экспрессией, об этом свидетельствуют риторические вопросы, многоточие, использование оксюморона (зловещий бедолага), уточняющих определений (пускай пять раз грамотный), инверсии.
Значительна в авторской притче роль сказуемых: они могут быть однородными (и неловко, и страшно было смотреть, и брала дyшy оторопь) и передавать эмоциональное состояние героя, его испуг и смятение («плоский человек»). Нарушение порядка слов в авторской притче связано с препозицией сказуемого (был он, стоял он, вознесся он, грянула гроза, будет стоять он, будет стоять и Матера, повесилась девка, торчали виселицы, оборвался и захлестнулся мальчишка, догадались мужики). Стоящие перед подлежащим сказуемые создают эффект активности лиственя. Это не дерево, а полноправный обитатель острова. Он живет, действует, как и все обитатели острова. Вся жизнь островитян вращается вокруг него, как вокруг оси, на которой держится весь остров.
Среди однородных членов предложения в авторской притче функционируют не только сказуемые, но и однородные обстоятельства образа действия (вечно, могуче и властно) и однородные обособленные или необособленные определения, выраженные причастными оборотами (заметный почти отовсюду и знаемый всеми).
Как и в библейской притче, в авторской притче значительна роль бессоюзных сложных предложений. В притче о листвене в БСП передается основная мысль: главное дерево на Матере — лиственница – не «она», а «он» — листвень. Бессоюзное сложное предложение, как правило, содержит итоговую мысль, вывод, однако семантика БСП размытая, поэтому этот тип сложных предложений способствует формированию смыслового подтекста. В притче о плоском человеке через БСП передается движение мысли героя, его ощущения от сделанных открытий, делается итоговое заключение. В составе БСП наблюдается изменение типа речи и изменение временного плана: сказуемые, выраженные глаголами прошедшего времени, сменяют сказуемые, выраженными глаголами в настоящем времени. В структуре авторской притчи всегда отражается личность героя.
Наличие всех типов связи в авторской притче – сочинительной, подчинительной, бессоюзной, присоединительной, пояснительной, градационной – свидетельствует о сложности синтаксиса такой притчи. О том же свидетельствует и неоднократное использование вводных слов, вставных конструкций (ПП, осложненных СП), инверсии, однородных сказуемых, однородных второстепенных членов предложения. Синтаксис авторской притчи значительно разнообразнее. Синтаксическое движение внутри строфы точно соответствует движению и развитию художественной мысли авторской притчи. Концовка авторской притчи лишена нравоучения. Оно полностью растворено в притчевом тексте. Авторская притча не поучает, а приглашает подумать, поразмышлять. Притча о «царском листвене»: Все события людской жизни связаны с землей и «древом»: было прошлое, есть настоящее, а есть ли у всего этого будущее? Притча о птичке: человек не должен противиться высшим силам, а должен следовать своему назначению. Притча о «плоском человеке»: следует присмотреться к явлению, задуматься, попытаться найти в себе резервы, чтобы не стать плоским человеком.
Итак, исследование синтаксиса авторской притчи показывает, что она отличается синтаксичеким многообразием, смысловой глубиной, емкостью, которые создаются за счет как бинарных, так и многочленных сложных конструкций с однотипной и разнотипной связью, а также конструкций экспрессивного синтаксиса, отличающихся особым эмоционально-экспрессивным зарядом.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ
1. Давыдова Т. Т., Пронин, В. А., Теория литературы : учеб. пособие для спец. 021500 «Издат. дело и редактирование» / В. А. Пронин, Т. Т. Давыдова; Моск. гос. ун-т печати. – М. :
МГУП, 2003. – 237 с.
2. Прокофьев Н.И. Прелесть простоты и вымысла // Древнерусская притча / Сост. Н.И.Прокофьев, Л.И.Алехина. М., 1991.- 312с.
3. Распутин В. Повести. – М., 1980. -231с.
4. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М.: Наука,1907.- 328с.
5. Ким А. А. Белка. – М., 1984.-124с.
6. Мусхелишвили Н.Л. Притча как средство инициации живого знания // Филос. Науки. 1989. №9. – 274c.
7. Княжицкий А.И. Притчи. – М.: Мирос, 1995. -216с.
8. Бочаров А.Г. Бесконечность поиска. М.: Сов.писатель, 1982. -423 с.
А. А. Аладьина1, М. Е. Минайдарова2, Н. В. Свидова3
Әдебиеттіқ шағын жанры – әфсананың синтаксистік ерекшелектері
1,2,3 Тараз мемлекеттік педагогикалық университеті Тараз, Казахстан Мақала нақыл мәтіндердің лингвистикалық ерекшеліктерін анықтауға арналған. «Нақыл» термині көп мәнді екені белгілі. Авторлар С. Аверенцев берген нақыл дефинициясына сүйенеді. Мақала мақсаты — В. Распутиннің, А.Ким нақыл мәтін материалы негізінде авторлық нақылының синтакистік ұйымдастырылу тәсілдерін сипаттау. Зерттеу өзектілігі: жазушы синтаксисін шығармашыл тұлғасы ретінде зерттеу мәселе болып табылады. Онда лингвистикалық аспектісі эстетикалық аспектісімен тығыз байланысады. Синтаксис көркем мәтіннің қажетті ұйымдастырушы бөлігі болып табылады. Сөйлем құрылымы, оның көлемі, оның таралу және мүшелену амалдары, сонымен сөйлемдердің бірбірімен үйлесу сипаты мен амалдары арқылы суретшінің жеке қолтаңбасы байқалады.
В. Распутиннің, А.Ким нақылдары синтаксисін талдау авторлық мәтінінде нақыл басқа жанрлық жаңашылдықтар элементтерімен өзара әрекетке түсіп, символдық тереңділік пен көп мәнділікті иеленетіні көрсетті. В. Распутиннің, А.Ким нақылы жасырын адамгершілік әлеуетіне ие, оны қабылдау үшін оқырманның ой жұмысы, оның зияткерлік күш салуы қажет.
A. Aladina1, M. E. Minaydarova2, N. V. Svidova3
Syntactic features of the parable as a small genre of literature
Taraz State Pedagogical University
Taraz, Kazakhstan
The article is devoted to the exposure of linguistic features of a parable text. The term «parable» is polysemantic. The authors refer to the definition of parable, given by S. Averentsev as most entire and exact. The aim of the article is to describe the methods of syntactic organization of author’s parable on the basis of a parable text by V. Rasputin, А.Ким.The topicality of the given research work is explained by the fact that studying the syntax of a creative writer is a problem, where the linguistic and aesthetic aspects bind together. Syntax is an important part of a text. The writer’s individual style is observed through the sentence structure, its stretch, the ways of segmentation, as well as through the sequences of sentences.
The syntax analysis of by V. Rasputin, А.Ким.’s parable shows that it requires a symbolic depth and versatility.
V. Rasputin, А.Ким s parable contains some hidden moral potential to acquire which readers need have some intellect and brain work efforts.