С.Д. Абишева
Казахский национальный педагогический университет имени Абая
Алматы, Казахстан s.abisheva@mail.ru
ТВОРЧЕСТВО КАК ОБЪЕКТ ПОЭТИЧЕСКОЙ РЕФЛЕКСИИ
В ЛИРИКЕ М. МАКАТАЕВА
Лирические раздумья М. Макатаева о творческом процессе нашли отражение в целом ряде его стихотворений. Эволюция темы поэта и поэзии в его лирике проходит путь от поисков своего голоса и пути до высокого самоутверждения. Духовными ориентирами в этом вопросе для Макатаева стали Абай и Пушкин. Истоки поэзии казахского поэта 2-ой половины ХХ века так же, как и Пастернака, и Жансугурова, кроются в окружающем мире, в природе. Главным структурно-стилевым приемом поэтических рефлексий Макатаева становится повтор, представляющий собой соединение синтаксически повторяющихся звеньев (от повтора однородных слов до целых предложений). Рождение поэзии и тема назначения поэта у Макатаева роднит его лирику с высочайшими образцами русской и казахской поэзии XIX и ХХ веков.
Ключевые слова: духовное наследие, рефлексия, поэзия, поэт, повтор, поэтический контекст
Притягательная сила поэзии Макатаева заключается в том, что высокий мир чувств и переживаний предстает в самой доступной и совершенной форме. Как же происходит рождение его поэзии? Обратимся к лирическим раздумьям поэта, в которых он и сам ищет ответ на этот вопрос. Попытаемся проследить развитие мыслей и рассуждений Макатаева о творчестве, связанных с таинством рождения поэзии и роли поэта в этом процессе.
Хотя Макатаев рано осознал свой дар, он считал, что необходимо постоянно учиться. Учителями-кумирами для него были Пушкин и Абай. В дневнике от 2 апреля 1972 года поэт пишет: «Пушкин мен Абайға айналып соға берем, соға берем» [1, 361] («Все время возвращаюсь и возвращаюсь к Пушкину и Абаю»). Они являются для него не только воплощением поэтической гениальности, но и человеческой простоты. Обладание этим качеством необходимо для тех, кто хочет «не умничать, не рассуждать, а воспевать» [1, 399].
Бесценный опыт получает Макатаев от великого Абая. Его духовное наследие, культура поэтических раздумий и высокое служение своему народу определяют ту высоту, к которой стремится Макатаев. Виртуозное владение поэтом-просветителем самым простым казахским словом, обретающим новые эстетические и философские глубины, становится для Мукагали эталоном. Сущность его лирических размышлений, построенных на простых доступных словах и образах, обязаны своим рождением Абаю, на поэтическом жайляу которого, по меткому выражению Макатаева, пасутся крылатые кони [2, 144]. Его стихи несут в себе немеркнущий свет поэзии Абая.
Қуат алып Абайдың тіл күшінен,
Жыр жазамын Абайдың үлгісімен.
Абай боп табынсам бір кісіге,
Абай болып түңілем бір кісіден. [1, 28]
Обретя силу в поэзии Абая, Буду писать стихи, как Абай.
Как Абай поклонюсь человеку
И как Абай отрекаюсь от него.
Поиски Макатаевым путей выражения поэтической мысли (қарапайым жырларым – мои простые стихи) и обретение своего поэтического голоса, т.н., «своеобразные авторские комментарии к творческому процессу» [3, 127], пролегли и через поэтическую школу Пушкина, о чем ярко свидетельствуют ранние стихотворения поэта.
В стихотворении «Қараңғы түнді жамыла…» («Под покровом ночи…») [4, 60]. 19летний Мукагали передает мучительный процесс рождения поэзии с помощью традиционного набора символов, обозначающих творчество: түнді, қағазға, көңіл, қаламға, шабыттан, күй, зарығып, өлеңім (ночи, на бумагу, чувство, перу, от вдохновения, мелодия, томясь, мои стихи). Завершается стихотворение восклицанием: Шын шабытын ақындық, / Еркіммен қашан көремін?! (Настоящее поэтическое вдохновение, / Когда оно явится свободно?!). Все перечисленные понятия, обусловливающие процесс осуществления поэтического творчества, и особенно завершающая фраза отсылают к истокам раннего творчества Макатаева – поэзии А. Пушкина, в частности к его стихотворению «Осень (Отрывок)», 1833:
X
<…>
И пробуждается поэзия во мне:
Душа стесняется лирическим волненьем,
Трепещет и звучит, и ищет, как во сне
Излиться, наконец, свободным проявленьем – И тут ко мне идет незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей. ХI
И мысли в голове волнуются в отваге, И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге.
Минута – и стихи свободно потекут. [5, 248]
Ключевым словом для Пушкина является дважды повторенные варианты слова «свобода», которое становится определяющим и для вступающего на поэтический путь Макатаева.
Пониманию сути поэзии посвящено еще одно его раннее стихотворение «Қайдасың, қайдасың, менің ерке жан серігім?..» («Где ты, где ты, моя шаловливая сердечная подруга…»). Здесь Макатаев, сравнивая поэзию с шаловливой подругой, ориентируется на Пушкина, опыт версификационной рефлексии которого содержит преимущественно шутливо-игровой характер [3, 140]. Сравним, какие образы и цитаты из указанного стихотворения Макатаева пересекаются с Пушкиным, в частности с его стихотворением «Рифма, звучная подруга…»
(1828).
Макатаев
Пушкин
Қайдасың, қайдасың / где ты, где ты
улетела, Изменила
ерке жан серігім /
шаловливая сердечная подруга звучная подруга
жабырқау жаңдырсаңшы / оживи печаль
Усыплял мою печаль
жан сенімін / душевную веру
сердечный трепет
тәтті қиял ой шумағы /
строфы-раздумья о сладкой мечте
милый лепет <…> За мечтой
Бассаңшы қасіретін / Утешь скорби
Усладить его страданья
жан шерінің / душевную печаль
Был я мучим
ерке өлеңім / моя поэзия-проказница
Резвым прихотям твоим
Баламдай көз алдымда еркелегін / Как шаловливое дитя передо мной
бежала, Как послушная дитя
сенімді дос / верный друг
Я с тобой не расставался
ұлы алып күш, Артымнан <…> ертер
едім / великой богатырской силой повел бы за собой
[4, 101]
И от мира уводила
В очарованную даль
[5, 73]
Оба стихотворения держатся на культуре реминисценций. Пушкин, обращаясь к античности, в гедонистическом финале своего стихотворения, создает неомиф о рождении рифмы. Это некая игра про игру. Показательно, что все глаголы в его «Рифме…» имеют форму прошедшего времени. Пушкин легок, полон радости жизни, он внутренне свободен и находится над ситуацией. Он экстравертен. Макатаев же, отталкиваясь от идеи Пушкина о беззаботности поэзии и отсекая фрагмент его античного сюжета, ищет путь к своей поэзии и к самому себе. Он еще находится в поиске, поэтому романтический драматизм молодости есть основная составляющая его стихотворения, которое держится на глаголах настоящего времени, кроме последнего ертер едім (повел бы). Таким образом, внешнее сходство двух стихотворений сильнее подчеркивает внутреннее различие и показывает, что для Макатаева обращение к Пушкину – это не слепое подражание, а желание найти свой путь с учетом опыта своих великих предшественников.
Пушкинский сюжет о происхождении рифмы, рожденной от любви бога Аполлона и богини Мнемозины, вероятно, стал определенным толчком к лирическим раздумьям Макатаева о путях рождения его собственной поэзии. В 1949 году поэт пишет стихотворение «Түңғышым» («Мой первенец»), посвященное своему первому, увидевшему свет, стихотворению. В нем показан процесс рождения поэзии, схожий с рождением человека: болмады тыныш көңіл, бебеулеп ұзақ толғаттым, қиналдым, әлек боп жаттым, қуанбай (чувству не было покоя, неистово стонал словно при родах, страдал, мучался, не радовался).
Близкая к натуральности картина родов, заключенная в первых двух строфах, сменяется радостью и восторгом появления новой жизни в двух последующих: Шыр етіп кенет тұңғышым / Ашты дүние есігін (Как младенец появившийся на свет, / Стихи мои открыли дверь в мир). Стихотворение построено на двойном сравнении. С одной стороны, рождение стиха сродни рождению младенца, с другой стороны, поэзия – это щебечущий птенец, которому суждено превратиться в птицу:
Тұңғышым, ер жет, қанаттан,
Өмірге жаңа сый әкел! [4, 45]
Мой первенец, расти, обретай крылья, Принеси в мир новый дар!
Сравнение поэзии с младенцем, ребенком постоянно встречается в лирике Макатаева. Также нередко предстает она и в образе крылатой птицы: шарық құсым [4, 234], арда құсым
[2, 28].
Через всю поэзию Макатаева проходят раздумья о поэзии, о природе ее происхождения и ее предназначении. В чем загадка рождения поэзии? Поэт считает, что она рождается в противоречии, в споре с миром: Өлең деген тумайды жайшылықта, / Өлең деген тулайды қайшылықта [4, 230] (Ведь стихи не рождаются просто так, / Ведь стихи рождаются от несогласия). Поэзия для него – это целый мир боли и радости, это драгоценная мечта, это и его возлюбленная. В ней поэт находит отдохновение и защиту: Өлеңім тербеп ойымды [4, 88] (Поэзия убаюкивает мои мысли).
Полноту понимания поэзии как дара можно осознать, обратившись и к поэтическому осмыслению личности поэта, ее роли в рождении высокого искусства слова. Именно поэт определяет магическую силу поэзии, силу ее воздействия на читателя [4, 230]. Макатаев верит, что поэзия, рожденная настоящим поэтом, способна заставить заговорить немого, услышать глухого и прозреть слепого. Гражданская миссия истинного поэта заключается в том, чтобы его безупречно честные и чистые стихи, соединив в себе мед и яд, могли защитить вдов и сирот, заставили раскаяться тех, кто совершает зло [4, 210]. Путь поэта – это тяжелый и долгий путь, сочетающий в себе одновременно лишения и веру в мечту, разочарования и надежды, гнев и смирение. Это бесконечный путь преодоления высоких гор и бесконечных степей, путь успеха и падений. Его может пройти только тот, кто способен остаться верным себе и своей нелегкой судьбе. Макатаев, характеризуя судьбу поэта, прибегает к жесткому, но очень точному сравнению:
Кенезең кепкенде бір, лай суға
Кез келген мақұлықпен таласасың. [4, 230]
Когда одолеет жажда, даже за грязную воду Станешь драться с любой тварью.
Звучащие в этой фразе горечь и отчаяние, испытываемые Макатаевым в середине 60-х годов, объяснялись и личными невзгодами, и публичной травлей. А ведь это было время наступления его настоящего триумфа, когда его поэтический голос обрел мощь и индивидуальную неповторимость.
В 1968 году Макатаев пишет стихотворение «Поэзия» [4, 343], являющееся вершиной его творчества, в котором органически соединились глубина макатаевской мысли и виртуозность поэтического исполнения. Это своеобразная декларация единства поэта и поэзии, поиска поэтом поэзии в окружающем мире, перечисление источников, порождающих поэзию. В современном литературоведении «всевозможные программные манифесты, программные стихотворения о поэте и поэзии» можно назвать «рефлексией творчества» [3,
129].
Стихотворение состоит из 25 строк и держится на эстетике повтора, являющегося основным стратегическим приемом организации данного текста. Бинарная пара мен – сен (я – ты) составляет между собой смысловое единство и равенство егіз (близнецы). И она, пунктирно проходя через все стихотворение, словно «сшивает» его.
Зачин стихотворения имеет выразительную графическую форму. Обращение в форме назывного предложения Поэзия! выделено тем, что оно занимает позицию графического пространства целого полустишия, «чем стремится к повышению ритмико-интонационной самостоятельности, выделенности» [6, 370]. И.И. Ковтунова говорит о повышении уровня предикативности текста за счет номинативных предложений [7, 153]. Графически выделенные первые две строки стихотворения, обращая на себя внимание, задают движение последующему декламационному стиху, графически однородному и построенному на системе повторов, группирующихся между собой. Завершают стихотворение две вновь деформированные строки, происходит выбивание из инерции заданной формы основного объема стихотворных строк. Нарушение графического порядка и является формой акцентирования внимания на главной мысли о том, что поэт и поэзия – близнецы.
Начало: 1. Поэзия!
Менімен егіз бе едің?
2. Сен мені сезесің бе,
неге іздедім?
Конец: 24. Сені іздедім.
Іздеймін, тағат бар ма?
25. Сені маған егіз ғып жаратқан ба?!
1. Поэзия!
Не ты ли мой близнец?
2. Чувствуешь ли ты меня,
зачем искал?
24. Искал тебя.
Ищу, хватит ли терпения?
25. Не ты ли создана близнецом для меня?!
В этой кольцевой композиции, начало и конец которой фиксируются словом мен (я), встречающемся в тексте трижды, находится целый калейдоскоп повторов. Частотным в указанной выше паре является слово сен / сені (ты / тебя) – 13 словоупотреблений. Через весь текст рефреном (6 случаев) проходит фраза сені іздедім (тебя искал), при этом само слово іздедім (искал) встречается 17 раз. Фраза сені іздедім звучит как заклинание и относится к ораторскому приему настойчивого напоминания лирического субъекта о себе. Лирический герой-поэт, внимательно вглядываясь, ищет поэзию в огромном космосе бытия, состоящем из двух миров: антропоморфного и природного. Образы, составляющие эти миры, нанизываясь один на другой, насчитывают до 35 наименований. Поэзия присутствует во всем: в любви, тоске и мечтах, в ливне и облаках, грозах и радуге. Время является таким же источником поэзии, как мир друзей и врагов. Все перечисляемые образы, участвуя в формировании структурообразующей доминанты повтора, относятся к категории как материальной, так и нематериальной – к области чувств и переживаний.
Соединение синтаксически повторяющихся звеньев (от повтора однородных слов до целых предложений), т.н. «принцип интонационно-синтаксической стереотипия» [8, 80], способствует однообразию звучания стиха и создает иллюзию интонации эмоциональносмысловой монотонности. Насыщенная кумуляция грамматически сходных слов создает особое эмоциональное напряжение и семантический видеоряд с указанием возможных мест обитания поэзии: адамдардан, / Бұлақтардан, бақтардан, аландардан. / Шырақтардан, оттардан, жалаулардан (среди людей, / В родниках, в садах, на площадях. / В свечах, в огнях, во флагах) или Күннен, түннен, гүлдердің бүршігінен. / Қуаныштан, түршігу-күрсінуден (В свете дня, в тиши ночи, в бутонах цветов. / В радости, содрогании, вздохе).
Напряжение создает и такая фигура повтора, как синтаксический параллелизм:
Алауыртқан таңдардан сені іздедім, Қарауытқан таулардан сені іздедім.
В алеющих зорях тебя искал,
В чернеющих горах тебя искал.
Мир, порождающий поэзию, передается поименованной красочной палитрой (алауыртқан – алеющих, қарауытқан – чернеющих, ақша – беловатых, қызыл-жасыл – красно-зеленый, ақ – белый) и метонимически замещенной (бақтардан – в садах, шырақтардан – в небесных лучах, оттардан – в огнях, жалаулардан – во флагах, шұғыла – радуга, көкжиек – горизонт). Этот мир полон звуков, источниками которых могут быть звенящий родник и залпы орудий, человеческий вздох и биение сердца.
Нарастание чувства, заключенного в прямом обращении лирического субъекта к адресату в лице поэзии, оформлено в форме «тирадного стиха» (термин – З. Ахметова). Иллюзия речи без перерыва создается метро-ритмическим сочетанием одиннадцатисложника с двенадцатисложником, подкрепленного многократным повтором рифмы. «В казахском языке много рифмующихся слов. В силу особенностей самого языка рифма в казахской поэзии требует близкого сходства слов. Казахский язык позволяет без ограничения пользоваться такими рифмами» [6, 425]: адамдардан – алаңдардан – жалаулардан – замандардан; қасымнан да – жасыннан да; ашылғанда – шашылғанда.
Построение стихотворения Макатаева и его смысловая составляющая вызывают в нашей памяти имена трех поэтов.
Б. Пастернак считал, что источником поэзии является природа: «Искусство реалистично как деятельность и символично как факт. Оно реалистично тем, что не само выдумало метафору, а нашло ее в природе и свято воспроизвело» [9, 174 ]. В стихотворении «Определение поэзии» (1917) им обозначен целый ряд понятий мира природы, участвующих в рождении поэзии и находящихся в схожих синтаксических конструкциях:
Это – круто налившийся свист,
Это – щелканье сдавленных льдинок, Это – ночь, леденящая лист, Это – двух соловьев поединок.
Это – сладкий заглохший горох, Это – слезы вселенной в лопатках,
Это — с пультов и с флейт – Фигарó
Низвергается градом на грядку. [10, 88]
В стихотворении «Весна» (1914) поэт ХХ века, обращаясь к поэзии, предлагает ей вбирать в себя облака и овраги, которые станут материалом для стихотворений: А ночью, поэзия, я тебя выжму / Во здравие жадной бумаги [10, 53].
Эти «странные сближенья» между Пастернаком и Макатаевым подкрепляются и тем фактом, что для них обоих поэт и поэзия – это близнецы. Вспомним, что первая книга стихов 1914 года русского поэта имела название «Близнец в тучах»!
Еще в 1928 г. Б.Я. Бухштаб в статье «Лирика Пастернака» отметил, что для молодого поэта свойственна речь «взахлеб», создаваемая перечислительной интонацией повтора [11].
Прием многократного, эмоционально и семантически нарастающего повтора является в целом излюбленным приемом поэзии и генетически связан с фольклором. И.Ф. Амроян в работе «Повтор в структуре фольклорного текста» [12] говорит о том, что «повтор является одним из наиболее архаичных приемов формирования структуры фольклорного текста. В основе данного приема (его разновидностей) лежат особенности мышления человека, отображенные в синтаксических конструкциях языка, а также в способах передачи информации, которые отражаются абстрактными моделями связного текста. Повтор – явление универсальное, охватывающее все уровни организации фольклорного текста – языковой, стилевой, ритмический, формальный, сюжетный» [12]. В поэтических текстах очевидно присутствие памяти данного приема. В них повтор становится «матрицей структурообразования текста, отличного от первичного фольклорного текста» [12].
Яркий пример создания многообразных цепочек повтора являет собой поэзия казахского поэта И. Жансугурова. В приводимом ниже отрывке из поэмы «Дала» («Степь») природа присутствует в таком количественном и качественном объеме, что позволяет ее звукам трансформироваться в голос поэзии:
Терісінен, оңынан,
Таудан, құздан, даладан,
Құмнан, судан, қоңырдан, Өзен, орман, қамыстан Тау селіндей күңірене,
Қыр желіндей ескектей,
Көшкен елдей үдере
Келді дауыс алыстан… [13, 142]
Слева, справа,
С гор, со скал, из степи, Из песков, воды, камышей Гудящий как горный поток,
Как горный ветер веющий,
Как кочующий народ ликуя,
Пришел голос издалека…
Редупликация – целенаправленный повтор в рамках одного текста определенных абстрактных моделей связного текста характерна для поэзии И. Бродского, о чем свидетельствует цитируемый фрагмент из стихотворения «Большая элегия Джону Донну»
(1963):
Джон Донн уснул. Уснули, спят стихи. Все образы, все рифмы. Сильных, слабых найти нельзя. Порок, тоска, грехи, равно тихи, лежат в своих силлабах. И каждый стих с другим, как близкий брат, хоть шепчет другу друг: чуть-чуть подвинься. Но каждый так далек от райских врат, так беден, пуст, так чист, что в них – единство.
Все строки спят. Спит ямбов строгий свод.
Хореи спят, как стражи, слева, справа.
И спит виденье в них летейских вод.
И крепко спит за ним другое – слава. [14, 11-12]
Мы позволили себе процитировать достаточно объемные фрагменты из поэзии трех больших поэтов ХХ века с той целью, чтобы показать сходство их отношения к поэзии, миру природы и сходство самовыражения в виде самых разнообразных повторов. Сравнение с ними анализируемого стихотворения Макатаева позволяет говорить о наличии типологического сходства. Оно свидетельствует о том, что его поэзия находится в одном русле поисков поэзии ХХ века и органично «встраивается» в мировой поэтический контекст. Благодаря разнообразию повторов, становящихся стратегически важным художественно-выразительным приемом, Пастернак, Жансугуров, Бродский и Макатаев каскадами природных образов формируют «многранное, синкретически универсальное суммарное образное единство» [3, 63], порождающее поэзию.
Эстетическая и онтологическая значимость повторов, основанных на перечислении реалий природы при воспроизведении процесса поэтической рефлексии творчества, восходит к Пушкину. Вспомним «Евгения Онегина», и в частности описание того, как влюбленный поэт Ленский находит созвучие своим чувствам в природе:
Он рощи полюбил густые,
Уединенье, тишину,
И ночь, и звезды, и луну,
Луну, небесную лампаду,
Которой посвящали мы
Прогулки средь вечерней тьмы,
И слезы, тайных мук отраду… [15, 39-40]
Пушкинская идеология понимания творчества, назначения поэта и поэзии во многом определила художественное мировоззрение Макатаева. Казахский поэт считает, что поэтом быть интересно и ответственно. Но поэт смертен, а поэзия – бессмертна: Өлеңім, мен өлсем де, сен тірі бол! [4, 100] (Поэзия моя, если даже я умру – ты живи!). Тема конечности поэта и бессмертия поэзии восходит к Пушкину: душа в заветной лире / Мой прах переживет и тленья убежит, где гарантией бессмертия самого поэта служит признание народа: К нему не зарастет народная тропа [5, 340]. Так же, как Пушкин, Макатаев видит предназначение поэта в служении народу: Мұқағали жоғалса қайтер дейсің, / Артымда қалсын жерім, / Қалсын елім [4, 263]. (Если Мукагали не станет, ну что ж, / Пусть останется моя земля, / Пусть живет мой народ).
Тема творчества, назначения поэта и поэзии роднит лирику Макатаева с высочайшими образцами поэзии ХIХ века – Пушкина и Абая и ХХ века – Пастернака, Жансугурова и Бродского.
Список литературы
1 Мақатаев М. Шығармаларының төрт томдық толық жинағы. 3 т. – Алматы: Жалын баспасы, 2002. – 432 б.
2 Мақатаев М. Шығармаларының төрт томдық толық жинағы: 2 т. – Алматы: Жалын баспасы, 2001. – 320 б.
3 Ляпина Л.Е. Лекции о русской лирической поэзии: классический период. – СПб., 2005.
– 160 с.
4 Мақатаев М. Шығармаларының төрт томдық толық жинағы: 1 т. – Алматы: Жалын баспасы, 2001. – 448 б.
5 Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Том III. – Л.: Наука, 1977. – 496 с.
6 Ахметов З. Казахское стихосложение (Проблемы развития стиха в дореволюционной и современной поэзии). – Алматы: ARDA, 2012. – 480 с.
7 Ковтунова И.И. Поэтический синтаксис. – М.: Наука, 1986.
8 Жанабаев К. Тюркский миф в эпосе, обряде и ритуале. – Алматы: Қазақ унивеситеті, 2016. – 154 с.
9 Пастернак Б.Л. Избранное. В 2-х т. Т. 2. Проза; Стихотворения. – М.: ХЛ., 1985. – 559 с.
10 Пастернак Б.Л. Избранное. В 2-х т. Т. 1. Стихотворения и поэмы. – М.: ХЛ., 1985. – 623 с.
11 Бухштаб Б.Я. Лирика Пастернака // Литературное обозрение, 1987, № 9. – С. 106112.
12 Амроян И.Ф. Типология цепевидных структур /
http://www.ruthenia.ru/folklore/amroyan1.htm
13 Жансүгіров І. Құлагер: поэмалар мен өлеңдер. – Алматы: Жазушы, 1994. – 256 б.
14 Бродский И.А. Стихотворения. Эссе. – Екатеринбург: У-Фактория, 2001. – 750 с.
15 Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Том V. – Л.: Наука, 1978.
– 528 с.
С.Ж. Әбішева
М.МАҚАТЕВТЫҢ ЛИРИКАСЫНДАҒЫ ШЫҒАРМАШЫЛЫҚ ПОЭТИКАЛЫҚ ТОЛҒАНЫС НЫСАНЫ РЕТІНДЕ
Шығармашылық үдеріс туралы М.Мақатаевтың лирикалық ойы оның көптеген өлеңдерінен байқауға болады. Ақынның тақырыптары мен лирикасындағы поэзия эволюциясы өз дауысын іздестіру мен жолынан бастау алса, өз-өзін тануындағы жоғарғы деңгейіне дейін жетеді. Бұл мәселедегі Мақатаевқа рухани бағдар болып Абай мен Пушкин болды. ХХ-шы ғасырдың 2-ші жартысында қазақ ақынының поэзиясының бастауы Пастернак пен Жансүгүровтегідей қоршаған әлемде, табиғатта болды. Мақатаевтың поэтикалық рефлексиясының негізгі құрылықдық стиль әдісі – қайталау, синтаксистік қайталанған бөлімдердің бірлестігін көрсетеді (бір буынды сөздерден бастап, толық сөйлемдерге дейін). Мақатаевтың поэзия жаралуы мен ақынның тақырыптық белгіленуі, оның лирикасын ХІХ және ХХ-шы ғасырлардағы орыс және қазақ поэзиясының жоғарғы үлгілермен жақындастырады.
S. Abisheva
CREATIVITY AS AN OBJECT OF POETIC REFLECTION
IN THE LYRICS OF M. MAKATAYEV
M. Makatayev`s lyrical meditation about creative process is reflected in a number of his poems. The evolution of the poet`s theme and poetry in his lyrics is a way from finding his voice and a path to high self-affirmation. In this issue Makatayev`s spiritual guidance were Abay and Pushkin. The origins of poetry of the 2nd half of the 12th century`s Kazakh poet as like Pasternak and Zhansugurov`s lie on the surrounding world, nature. The main structural-stylistic reception of Makatayev`s poetic reflections is redo, which is a syntactically compound of repeating units (from the repetition of the homogeneous words to complete sentences). The birth of poetry and the subject of the appointment of Makatayev unites his lyrics with the highest examples of Russian and Kazakh poetry of the 19th and 20th centuries.