Н.Ф. Алефиренко
Белгородский государственный национальный исследовательский университет
Белгород, Россия n-alefirenko@rambler.ru
ЦЕННОСТНО-СМЫСЛОВЫЕ ГОРИЗОНТЫ ЭТНОЛИНГВОКУЛЬТУРЫ
Лейтмотивом статьи служит основополагающая идея: смысл как центральная категория гуманитарных наук вообще и лингвокультурологии в частности определяется когнитивно-прагматическим отношением человека к миру. В основе авторской концепции лежит убеждение в том, что в словесном творчестве смысл служит проводником ценностных переживаний автора, вызванных его пристрастным отношением к дискурсивному событию как объекту художественной коммуникации. Автор выдвигает гипотезу: если нéчто лишено смысла, оно перестает существовать для человека и как предмет знакообозначения, и как стимул к словесному творчеству. Доказывается, что смысл, рождаемый ценностными переживаниями коммуникантов, выступает в роли посредника не только между коммуникантами и внешним миром, но и человека с самим собой.
Ключевые слова: смысл, значение, концепт, дискурсивно-модусный концепт, лингвопрагматика.
Ценностный смысл – категориальная доминанта этнолингвокультурологии. К тому же и в её семасиологической ипостаси практически единодушно принимается постулат о том, что слово (фразеологизм) является носителем не только значения, но и смысла. Известно, что в процессе общения языковой знак способен передавать больший объем смыслового содержания (знания), чем его собственно языковое значение.
Данное обстоятельство побуждает к размышлениям о том, как соотносятся когнитивные структуры (продукты познания), моделируемые в сознании человека в ходе образного познания мира, с языковыми значениями и смыслами номинативных единиц языка, репрезентирующих эти знания? Для решения столь глобального для этнолингвокультурологии вопроса необходимы надежные методологические основания когнитивно-культурологического характера. Создание такого рода мировоззренческой платформы опирается на существующую теорию познания, определившую главный вектор формирования этноязыковой картины мира: от чувственного созерцания к ассоциативнометафорическому переосмыслению результатов первичного познания.
На первом этапе формируются ощущения, восприятия и представления.
На втором этапе речемышления к ним подключаются когнитивно-метафорические механизмы, направленные на поиск самобытных (этнокультурных) средств своего вербального воплощения. Ценностно-смысловые регистры словесной этнокультуры формируются взаимодействием ценностно-смысловых категорий с этнокультурой, когнитивно-дискурсивной средой человеческого бытия и единицами языковой семантики.
1. Смысл и этнолингвокультура. Состояние национальных лингвокультур и их обогащение обусловлены характером видоизменения картины мира (КМ) и её вербализованного варианта – языковой картины мира. Ценностно-смысловое содержание языковой картины мира представляют такие базовые лингвокогнитивные категории, как смысл, концепт и значение. В силу повышенной популярности этих категорий у авторов современных этнолингвокультурологических трудов создается иллюзия достоверного понимания из взаимодействия. Упоминание их всуе так и не обеспечила адекватного понимания их понятийной сущности. Данные категории настолько популярны, насколько и неопределённы. Размытость понятийного содержания нередко приводит к их отождествлению с «культурой» вообще, которая также все еще не лишена неоднозначных, а порой, и противоречивых определений [1, 42].
Обычно под картиной мира понимают целостный образ мира, интерпретируемый А.Н. Леонтьевым как сложное многоуровневое образование, обладающее полем смысла и системой значений. Столь широкое понимание картины мира провоцирует отождествление данного понятия с мировоззрением в его трех взаимосвязанных разновидностях: мироощущением, мировосприятием и миропониманием. При такой интерпретации КМ служит своего рода сеткой координат, которая, обусловливая этнокультурные смыслы вербализуемых образов, служит средством сохранения лингвоэтнокультур, не позволяет им раствориться в процессах унификация культуры, лишиться их самобытного обаяния. В этом плане лингвоэтнокультура и глобализация в облике «культурного империализма» есть непримиримые явления.
Лингвоэтнокультура – тот неисчерпаемый родник, из которого языковая личность пополняет арсенал своих жизненных смыслов, через языковую картину мира выстраивает ценностно-оценочную иерархию своего бытийного пространства. Жизнесмыслы – тот внутренний компас, по которому каждый из нас должен сверять вектор своего шествия по дороге жизни. Стоит еще раз акцентировать внимание на том, что люди чувствуют и действуют не только в соответствии с некими универсальными установками, но и исходя из своих этнических законов и субъективных представлений о мире. «Для народа, – писал Шокан Уалиханов, – хороший закон тот, который более ему известен, в условиях которого человек вырос и воспитывался.
Такой закон, как бы он ни был несовершенен, должен казаться ему (народу) лучше, понятнее самых мудрых законодательств, взятых извне или навязанных сверху». Не случайно ценностные жизнесмыслы могут заметно отличаться не только в лингвокультурах разных народов, но и у представителей разных поколений или разных субкультур в рамках одной культуры. Так, такая гендерная ценность, как «равенство мужчин и женщин», более существенна для западных культур; для восточного же менталитета она не столь важна. Первостепенные ценности восточной культуры – «скромность», «уважение к старшим» и «гостеприимство»- не столь значимы на Западе.
Подобные различия объясняются избирательностью тех смысловых акцентов, которые формируют в языке каждого народа особую ценностно-образную КМ [2, 25]. Именно поэтому различаются КМ у католика и православного, у мусульманина и буддиста. Так, Париж в изображении китайских писателей отличается от Парижа Писсарро и Моне. Специфика языковых КМ служит основанием для таких концептов, как « Петербург Гоголя» и « Петербург Достоевского» или «Булгаковская Москва» и «Москва Гиляровского».
Будучи концептуальным основанием культуры, мировоззрение определяет основные векторы смыслопорождения, оценочное восприятие всего того, что кодируется языком (ср.: [3, 34]). Андрей Белый, стремившийся познать скрытый смысл поэтического слова, утверждал, что мировоззрение прокладывает человеку путь в храм смысла, позволяет ему объяснять смысл и цель земного существования.
Мироощущение – чувственное осознание мира, когда мир предстает в форме образов, организующих индивидуальный опыт. Мироощущение создает этнокультурную ауру речемышления, тот фон, на котором формируется сопоставление «своего» и «чужого»: а) значимость «своей» системы обыденных понятий, образующих концептосферу родного языка и б) хитросплетения «своего» и «иного» в мироощущениях родственных лингвокультур, что особенно ярко проявляется в художественных текстах, создаваемых по принципу «золотого сечения» двух хотя и родственных, но всё же отличающихся друг от друга лингвокультур.
Этот принцип, разумеется, далек от «золотой пропорции» в геометрии античных скульптур и картин живописи. Он – (а) в дискурсивном (со-бытийном) восприятии выражаемой в слове ценностно-смысловой г а р м о н и и; (б) в проявлении структурного и функционального с о в е р ш е н с т в а целого (концептосферы текста) и его частей («материнских» и «освоенных» из арсенала родственного кода средств репрезентации базовых художественных концептов). Мироощущение, заложенное в материнской культуре, создает этнокультурную ауру речемышления писателя, существующую в культурных канонах двух близкородственных народов.
Мировосприятие – вторая, чувственно-образная, составляющая КМ, которая проецирует смысловой диапазон слова.
Словом можно убить, словом можно спасти, Словом можно полки за собой повести.
Словом можно продать, и предать, и купить,
Слово можно в разящий свинец перелить. (В. Шефнер)
То или иное восприятие предопределяет целостную архитектонику мира и характер его смысловой интерпретации, что переводит смыслопорождение в миропонимание, когда возникает потребность в осмыслении сложного мировоззренческого отношения к действительности.
Как часто в тайне звуков странных
И в потаенном смысле слов
Я обретал напев — нежданных,
Овладевавших мной стихов! (В. Брюсов)
Рациональные и предметно-чувственные составляющие народного сознания объективируются в языковой КМ, сущность которой выражается такими категориями языковой семантики, как значение и смысл, внутренняя форма номинативных единиц языка, знаки вторичной и косвенно-производной номинации, культурные коннотации и т. п. Иными словами, смысловое своеобразие языковой картины мира (ЯКМ) создается специфическими формами категоризации и концептуализации вербализуемой действительности.
Пожалуй, важнейшими среди них оказываются дискурсивно-модусные, или интерпретирующие, концепты – когнитивные структуры, выражающие субъективное (ассоциативно-образное) отношение человека к объектам речемышления [4, 77–94]. Это одно из главных оснований различения естественного и человеческого мира. Первый монологичен и неспособен к диалогу. К нему не приложимо понятие «смысл» [5, 22]. Лишь в человеческом универсуме возникает смысловая значимость, позволяющая говорить о присутствии культуры. Человек есть внутренняя природа, осознающая самое себя и природу внешнюю в результате творческой деятельности. Именно в этом сочетании природы и деятельности, точнее в их осмыслении, и рождается культура.
Остовом понятийного содержания культуры служит отношение человека к миру, благодаря которому человек создает некий мир и самого себя. Прежде всего, важно подчеркнуть, что мир культуры находится в оппозиции к понятию «среда обитания».
В отличие от других живых существ, у человека имеется свой «мир». Его конструктивным основанием служат механизмы релятивности, недоступные для других существ, которые лишь находятся в среде обитания [6, 5]. Человек же, если допустима такая тавтология, способен осознавать свое осознание. Ханс-Георг Гадамер называет эту особенность человеческого сознания «отношением», что проецирует некую перспективу жизни и деятельности. Только люди способны совершать когнитивный шаг к метаперспективам [7, 27]. Согласно Гадамеру, иметь «мир» – значит занимать по отношению к нему некоторую позицию. Ту же мысль, но только в терминах «участия», выражает Эрик Вегелин. В его интерпретации, человек – не независимый зритель, а «актер, играющий роль в драме бытия…» [8, 47]. Более того, участие человека в бытии… – не случайность. В нем его сущность.
Итак, каждая этнолингвокультура – это неповторимая Вселенная. Своим появлением она обязана устойчивым ценностно-смысловым отношениям человека к миру и к самому себе. Данный механизм можно считать когнитивно-культурологической аксиомой. При этом, однако, остаётся не раскрытым способ вербализации отношения человека к окружающей его действительности? Как это отношение закрепляется в человеческом опыте и языке? Поиск ответа на эти вопросы, является, по сути, попыткой осмыслить этноязыковую сущность культуры как аксиологического пространства того или иного народа – совокупности ценностных концептов. Как полагал Н.О. Лосский, «ценность есть нечто всепроникающее, определяющее смысл и всего мира в целом, и каждой личности, и каждого события, и каждого поступка» [9, 135].
При этом перед нами открываются иные миры, в которых другие люди и живут, и чувствуют иначе, чем мы. Только благодаря ценностному познанию всё (явления природы, предметы деятельности человека, слова) приобретает гуманистический смысл. Джунгли Амазонки, саванна Африки, тундра, горы и леса Аляски – неочеловеченная природа, не-культура. А вот охотничий заповедник, национальный парк Денали на той же Аляске по самой своей сущности – знак культуры, поскольку представляются нашему сознанию как объекты осмысленной человеческой деятельности.
Следовательно, отношение человека к миру, прежде всего, определяется смысловыми категориями. Более того, всё, что лишается смысла, для человека просто перестаёт существовать. С помощью языка человек наделяет ценностными смыслами весь мир; поэтому мир предстает для него в неповторимой ценностно-смысловой значимости. Лишенный же ценности мир человеку неинтересен: он просто ему не нужен. Этнолингвокультура служит универсальным средством превращения жизненной среды в Дом осмысленного (человеческого) бытия [6, 61]. Только в этом случае мир превращается в носителя человеческих смыслов, в мир этнолингвокультуры – универсальный способ речемыслительной самореализации человека через оязыковление смысла жизни в его соотнесенности со смыслом всего сущего.
Этнолингвокультура, таким образом, предстает как осмысленный и закодированный языком мир, в основе которого лежит некая ценностная доминанта – те принципы отношения человека к жизни, которые в культуре данного народа являются господствующими. Вместе с тем, такая смысловая доминанта этнолингвокультуры не является абсолютной. Она реализуется в многоаспектной палитре этнокультурных смыслов определенного языка. Объединяя людей, этнолингвокультура дает им не только общий способ постижения мира, но и способ взаимного понимания и сопереживания через речевое выражение интенционального смысла.
Речевой смысл, в нашем понимании, – функционально-ценностная значимость слова, возникающая в процессе межличностного общения. Появляется он в актуальном речемыслительном пространстве и зависит от когнитивно-языковой интерпретации знаковой ситуации и дискурсивного события. Речевой смысл – продукт речевого мышления, одной из особенностей которого является его способность к разнообразным смысловым интерпретациям и суггестии (внушению).
Ярким примером тому может служить монолог Пьера в романе Л. Н. Толстого «Война и мир». Слова Пьера о Боге, об истине уже к концу монолога раскрыли душу князя Андрея. Он вслушивается в слова Пьера, погружается в их смысл и начинает видеть дальше и глубже масонской философии. Слова Пьера помогают ему определить собственный путь. Смотрит князь Андрей на небо и сердцем ощущает вечность. Это то состояние, которое когда-то овладело им на поле Аустерлица. На него снова нисходит откровение. Кажется, что он заново открыть тайны мироздания или, говоря языком нынешней науки, пытается уже в который раз постичь концептосферу человеческого бытия. Высказанные суждения служат основанием для той методологической платформы, на которой может быть выстроена теория соотношения модусного концепта, значения и смысла.
2. Смысл и этнокультурный концепт. Концептосфера представляет собой определенным способом структурированную совокупность концептов. Взаимоотношение системы концептов и системы языковых знаков понимается по-разному: одни исследователи утверждают, что все концепты имеют языковую объективацию, другие допускают параллельное существование довербальных и вербализованных концептов. В самом общем виде смысл можно определить как явленный мотив. Такое определение подходит ко всем явлениям этнолингвокультуры: к словам, фразам и к жизни вообще. Если я знаю, зачем я живу, значит, я понимаю смысл собственной жизни. Дискурсивный смысл языковых единиц может быть коммуникативным и этимологическим.
Коммуникативный смысл слова определяется контекстом и ситуацией. Воспринять смысл слова в коммуникативном акте значит понять, что именно стоит за словом, чем мотивируется выбор слова для данной коммуникативной ситуации.
Так, в описаниях святилища Геры павлин воспринимается как священная птица. В дискурсивном пространстве Индии он использовался в качестве символа некоторых богов (обычно они изображались сидящими на павлинах; например, индийский бог войны
Картикейя). Нередко павлин служил олицетворением бесконечного разнообразия, веселого Духа. В Китае он олицетворял красоту и достоинство, наделялся способностью изгонять злые силы. В исламе павлин считался символом Космоса или воплощением небесных тел Солнца и Луны. В западной лингвокультуре павлин символизировал храбреца, убивающего змея. Более того, мерцающими красками перьев своего хвоста он якобы превращал змеиный яд в солнечную субстанцию. В раннем христианстве мясо павлина считалось нетленным (символ нетленности тела Христа). Следовательно, слово, извлеченное из дискурсивной ситуации, лишается дискурсивного смысла и связи с породившим его модусным концептом.
3. Смысл и значение как этнокультурологические категории. Прежде всего, отметим, что смысл отличается от значения своей личностно ориентированной природой. При этом выясняется, что сам по себе он не всегда оказывается предметным. Нередко смысл выражается образными или понятийными средствами.
Например, один из самых важных смыслов – потребность любить – вовсе не предполагает предметный образ какого-либо человека (в противном случае каждый заранее бы знал своего спутника жизни). Подлинный смысл порождается не только разумом, но и неконтролируемыми глубинами души, затрагивая (помимо нашего осознания) наши чувства и волю. Причем смыслы не всегда осознаваемы: большинство из них таится в бессознательных глубинах человеческой души. И все же они объединяют людей в едином пространстве этнолингвокультуры, стимулируют их мысли и чувства.
Главная демаркационная линия, пролегающая между значением и смыслом, образуется их отношением к речемыслительной ситуации, в соотнесении с которой значение одного и того же слова обретает разный смысловой оттенок. Ср.: Д. Кугультинов И сотни раз различные уста
Одно и то же произносят слово,
И на устах у каждого из ста
Оно значенье изменяет снова…
Оттенков множество в себе тая,
Звучание не больше, чем одежа… У каждого из слов душа своя, На душу говорящего похожа.
Итак, смысл представляет сферу актуального познания, поскольку заключает в себе интенционально обусловленное (отражающее речевое намерение говорящего) отношение языкового знака к познаваемому предмету в сложившейся речемыслительной ситуации. В связи с этим перспективной для теоретической семантики может стать, как нам представляется, концепция интенциональности, зародившаяся в русле феноменологоэкзистенционалистской традиции (Ф. Брентано, Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр). В содержании понятия интенциональности Э. Гуссерль выделял прежде всего смысловой аспект восприятия того или иного объекта. Благодаря интенциональности сознание – не просто переживание, а переживание, обладающее смыслом. Поскольку единицами мышления являются смыслы, а единицами сознания – значения, то в учении Э. Гуссерля граница между смыслом и значением практически сглаживается.
Сбалансировать ситуацию пытается отечественная психолингвистика, выделяя в смысле субъективную (личностную, индивидуальную) доминанту, которая, собственно, и противопоставляет смысл значению. Однако такое противопоставление значения и смысла не является единственно приемлемым для данного направления. А. А. Худякову, например, оно не представляется достаточно аргументированным [10, 23]. Автор убежден в том, что с лингвистической точки зрения смысл и значение противопоставлены друг другу на иных основаниях и относит их к одной сфере – сфере речемышления, находящейся в центре внимания лингвокогнитивистики, в рамках которой категория смысла интерпретируется в разных аспектах: логико-семиологическом (Ю. С. Степанов) и логико-семиотическом (И. И.
Ревзин).
Особенно плодотворными в методологическом аспекте являются логико-
семиологический и логико-семиотический подходы в их сочетании с концепцией рефлексии, разработанной в трудах Э. Гуссерля. Согласно его учению, сознание есть «обобщающее название для любых «психических актов» или интенциональных переживаний» [11, 64].
Соответственно, акт рефлексии интерпретируется как переживание особого рода.
Благодаря рефлексивным актам «поток переживаний вместе с соответствующими событиями (моментами переживания, интенциональностями)» схватывается и анализируется нашим сознанием с одновременным выбором мотивационного признака для соответствующей номинации. Установки Э. Гуссерля «Видеть детали!» и «Назад, к самим предметам!» способствуют появлению так называемого эйдетического созерцания. Так, предметный смысл любого культового здания (собора, костела, мечети) обусловливается его предназначением служить морально-нравственным оплотом человеческой жизни. В связи с этим под эйдетическим созерцанием следует понимать рождение в переживании смыслового образа предмета, определение смыслового горизонта переживания, составляющих собой суть рефлексии. Рефлексивность языкового сознания порождает, прежде всего, тексты образно-поэтического характера. Ср.: «Собор Архистратига Михаила и прочих Сил Бесплотных» весь серебром сияет, будто зима святая, – осеняет все святости (И. С. Шмелев, «Лето Господне»). Поэтизация образа собора актуализирует концепт святости. В основе славянской святости лежит идея служения идеалу вплоть до отречения от личного. Это некое вхождение в тайну, состояние души. «Святость у русских – религиозное чувство поклонения тому, что дает избавление, спасает и защищает, – подчас незаметно обыденное служение осуществленной идее, то есть не личная, как на Западе, а соборная святость, которую чтят» [12, 149–150].
Согласно Гуссерлю, рефлексия состоит в перемене взгляда от предмета на его переживание. Феноменологическая рефлексия, таким образом, направлена не на сознание как нечто законченное и застывшее, а на сам процесс формирования и сущностной взаимосвязи переживаний. Обладание смыслом, – пишет Э. Гуссерль, – фундаментальная черта любого сознания, которое в силу этого является не только переживанием вообще, но переживанием осмысленным. Для интерпретации осмысленного переживания используются понятия ноэзиса и ноэмы. По Гуссерлю, интенциональность существует в виде двуединой структуры: акта полагания (ноэзиса) и предметного смысла (ноэмы). Ноэма (греч. νόημα – «мысль», лат. cogitatum) – мысленное представление о предмете, или, другими словами, предметное содержание мысли, носитель смысла. В когнитивной лингвопоэтике ноэма является смысловой единицей восприятия текста. В сущностном единстве интенционального переживания ноэма служит элементом некоторого ноэзиса (греч. νόησις – «мышление», лат. cogitatio). В феноменологии, ноэзис – это некий предметный смысл. Он является результатом активной деятельности сознания и импликации дискурсивно-модусных концептов, порождаемых восприятием, воспоминанием, фантазией, желанием, удовольствием, оценкой, решением и т. д.
Итак, ноэзис – само переживание, взятое независимо от всякого стоящего за ним бытия; ноэма же обладает «содержанием», ей присущ предметный смысл. Иными словами, ноэма является интенциональным коррелятом ноэзиса. Человек переживает в том числе и по поводу своей рефлексии над переживанием, вследствие чего ноэзис переходит в ноэму, а ноэма – в ноэзис. В структуре ноэмы можно выделить 1) ядро, 2) характеристики ядра (способ данности и модальности бытия) и 3) подразумеваемый предмет. Ядро ноэмы – не просто предмет, а определенное его видение, то есть это, можно сказать, «интенциональный предмет», предмет, представленный в переживании сознания, свойства которого в ином переживании могут видоизменяться. В этом плане ядро ноэмы изменчиво, непостоянно. Оно способно видоизменяться в зависимости от характера и ракурса переживания.
Дело в том, что рефлексия, с точки зрения Гуссерля, – это схватывание не каких-либо произвольных свойств объекта знакообозначения, а схватывание предметного смысла номинируемого объекта. Так, слово раб в еврейской лингвокультуре пишется и понимается по разному. В одних случаях под словом раб подразумевается человек, который делает то, что ему приказывают, не понимая даже прагматической сути дела. Он просто марионетка и исполнитель. В исламе раб – прекрасный, Избранный, Любимец Аллаха. Ср.: И я свидетельствую, что наш Господин, наш Пророк, любимец, предводитель и совершенный пример для подражания – Мухаммад – прекрасный раб Аллаха и Его Посланник, Избранный из всех творений и Любимец Аллаха [islam-today.ru/veroucenie/poslannik-allaha-kak-primeridealnogo-celoveka/].
А в православном дискурсе раб – это прообраз смирения и поклонения Богу. Он может быть личностью и иметь волю. Но при всем этом такой человек добровольно подчиняет свою волю Иисусу Христу. Павел называет себя рабом Христа, потому что смирил себя под крепкую руку Божью. А Иисус говорит: «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего» (Библия. От Иоанна, гл. 15). Смысловое содержание приведенных контекстов обусловлено рефлексией, связанной с предметно-чувственным восприятием речевой ситуации. В конечном счете, дискурсивная рефлексия есть осознание предметного мира культуры (в данном случае – религиозного сознания).
Можно сказать, что рефлексивный смысл рождает внутреннюю форму слова – то субъективное понимание объективного смысла вещи, благодаря которому общение может приобрести общеязыковой характер. Так, читая у М.Ю. Лермонтова «Есть сила благодатная В созвучье слов живых, И дышит непонятная, Святая прелесть в них», мы прекрасно понимаем, что поэт размышляет о речемыслительной гармонии поэтической речи, которая выражается в «созвучии живых слов», излучающих неуловимую рассудком «святую прелесть».
Итак, смысл всегда обусловлен речемыслительной ситуацией, дискурсивным контекстом [13]. В этом аспекте он принадлежит, прежде всего, дискурсу, является первичным по отношению к значению, которое, напротив, внеконтекстно, неситуационно. Значение принадлежит языку, производно от смысла, социально институционализировано и формулируется (в отличие от смыслов, создаваемых всеми и каждым) исключительно составителями словарей [14, 93]. Значение абстрагируется от смысла и связывает идиолект с национальным кодифицированным языком. Иными словами, смысл принадлежит речевому сознанию индивида, а значение – сознанию языковому всего этнокультурного сообщества.
Список литературы
1 Алефиренко Н.Ф. 1) Лингвокультурология. Ценностно-смысловое пространство языка. Учебное пособие. 6 изд. – М.: Флинта: Наука, 2017. – 399 с.; 2) Дискурсивно-модусный концепт как источник фраземосемиозиса // Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. – Владикавказ, 2016. – № 3 (23). – С. 7-12.
2 Корнилов О.А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов.
– М., 2003. – 349 с.
3 Франкл В. Человек в поисках смысла. – М., 1990. – 368 с.
4 Богин Г. И. Система смыслов в тексте как пространство значащих переживаний // Philologica. – 1995. – № 8. – С. 7-11.
5 Фреге Г. Смысл и денотат // Семиотика и информатика. Вып. 8. – М., 1977. – С. 181– 210.
6 Бубер М. Я и Ты. М., 1993. – 175 с.
7 Laing R. D. Interpersonal perception: A theory and a method of research / R. D. Laing, H. Philipson, A. R. Lee. N.Y., 1966.
8 Voegelin E. Hitler and the Germais / Transl., ed., and with an Introduction by D. Clemens and B. Purcell. Columbia and London, 1999. – 349 p. 9 Лосский Н. О. Ценность и Бытие. – М.: АСТ, 2000. – 482 с.
10 Худяков А. А. В поисках смысла. СПб., 2010. – 290 с.
11 Гуссерль Э. Собр. соч. Т. 1. – М., 1994. – 192 с.
12 Озерова Е.Г. Русский лирикопрозаический текст: дискурсивно-когнитивный аспект: Монография / Е.Г. Озерова. – Белгород: Изд-во НИУ «БелГУ». – 276 с.
13 Султаньяев О.А. Слово в контексте: по материалам произведений Ч. Валиханова. – Кокшетау, 2001. – 217 с. 14 Колесов, В.В. Язык и ментальность. – СПб., 2004. – 240 с.
Н.Ф. Алефиренко
ЛИНГВИСТИКАЛЫҚ ПОСТМОДЕРНИЗМ – ЭПИСТЕМА ҚАЗІРГІ ЗАМАНҒЫ ҒЫЛЫМ ТІЛІ
Жаңа лингвистикалық эпистемалды-лингвистикалық постмодернизмді қалыптастырудың авторлық нұсқасы ұсынылған. Лингвистикалық эпистем – бұл ғылымның дамуында тұтастай дәуір (а) әлемнің лингвистикалық бейнесін қалыптастыратын жасырын және терең ойлау үлгісі; (б) ғылыми және танымдық белсенділіктің кейбір өзіндік стратегиясы (оның зерттеу тәжірибесінде лингвистикалық қоғамдастықты басқаратын әдістемелік принциптердің жиынтығы). Автор гипотезаны ұсынады: тіл ғылымын сипаттайтын парадигмадан айырмашылығы лингвистикалық эпистема ғылыми дискурстың лингвистикалық семантикалық негіздерінің жаңа көзқарасын анықтайтын құнды семантикалық көздеріне аударылады. Бұл дәлелденді: қазіргі заманғы лингвистикалық эпистеманың негізгі қасиеттері дефункционализм, фрагментация және конструктивизм қағидаттарында қарастырылады.
N.F. Alefirenko
LINGUISTIC POSTMODERNISM AS AN EPISTEME AT THE MODERN SCIENCE OF LANGUAGE
The author’s version of the formation of a new linguistic episteme — linguistic postmodernism – is presented. The linguistic episteme represents an entire epoch in the development of science in the form of (a) a hidden and deep-seated model of thinking that forms the appropriate linguistic picture of the world; (b) some original strategy of scientific and cognitive activity (a kind of set of methodological principles that guide the linguistic community in its research practice). The author puts forward a hypothesis: unlike the paradigm that characterizes the science of language, the linguistic episteme is focused on its value-semantic sources, which determine a new view of the linguistic semantic foundations of scientific discourse. It is proved that the main properties of the modern linguistic episteme are considered in the aspect of the principles of defundamentalism, fragmentation and constructivism.