.Р. Нургали
д. ф. н., профессор, Евразийский национальный университет им. Л.Н. Гумилева, г. НурСултан, Республика Казахстан, e-mail: nurgalik1@mail.ru
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПОРТРЕТ КАК ЭСТЕТИЧЕСКАЯ СУТЬ КРИТИЧЕСКОГО ЖАНРА
В статье рассматривается характер функционирования структуры модели литературного портрета. Одним из составляющих ее компонентов является портрет как способ воплощения визуального впечатления о человеке, передающий особенности созданного в произведении характера. Литературный портрет представляет собой художественное явление, он включает в свое содержание и структуру элементы документальных и художественных жанров. Литературный портрет органично вписался в жанровую систему русской литературы. Писатель при создании литературного портрета опирается на образ героя, взятого из самой реальной действительности. Реальная личность познается автором как художественное целое, как самостоятельный и завершенный «сюжет» для словесного живописания. Именно в художественно-целостном изображении живой индивидуальности человека заключена эстетическая суть жанра литературного портрета.
Ключевые слова: литературный портрет, национальный характер, литературные жанры, критика и литературоведение, анализ.
ВВЕДЕНИЕ
Счастливым может быть тот художник слова, чьи творения взволновали читателя, сделали лучше, добрее, нравственнее, окрылили, вселили светлую веру в будущее. Литературная критика для Н. Ровенского была средством воспитания читательского вкуса. Критик не может обойти своим вниманием важнейшие вопросы о том, насколько глубоко и полно художник выразил характер, быт, устремления своего народа, насколько тесно связал его с народной жизнью. Это тенденции критики были заложены в ХIХ веке. Н. Ровенский часто возмущался по поводу того, что сплошь и рядом встречаются критические статьи, авторы которых стыдливо умалчивают об этих важных вопросах. Вызывало неприятие критика и обеднение русского языка. В этом его позиция была созвучна с позицией В.
Закруткина, который с горечью и болью пишет о вытравливании из русского языка его национальных особенностей, что обедняет прозу и поэзию особенно, делая ее бесцветной и невыразительной: «Весьма дружная, длительная борьба некоторых критиков и редакторов за «очистку русского языка» постепенно вела к тому, что из языка литературных произведений вытравливалось все, что составляло и составляет его национальные особенности. Речь героев романа или повести, независимо от происхождения и развития этих героев, становилась поразительно похожей на речь студента-филолога со средней успеваемостью: вроде бы все на месте, все понятно, но все до того серо и нудно, до того безвкусно, что преподаватель, вздохнув, вынужден начертать в зачетной книжке «посредственно» [1, 180].
Посредственность в поэзии пробивает себе дорогу, несмотря на усилия критиков остановить этот серый поток. В таких стихах нет ни музыкальности, ни поэтических размеров, ни рифмы. «Читаешь такие стихи, – пишет российский критик, – и тебе невольно кажется, что перед тобой не произведение поэта, а очень плохой, сырой переводподстрочник, требующий вмешательства мастера». Это, с одной стороны.
С другой – стихотворная строка наполняется заумью, следуют всяческие эксперименты, которые выдаются за новаторство. Тем самым нарушается традиция классической поэзии. По этому поводу В. Закруткин замечает: «Кощунственное «выкручивание» стиха, заранее запланированное косноязычие, полное пренебрежение к национальной форме искусства… безответственная ломка языка и, по сути, уничтожение поэзии, превращение ее в заумь – все это объяснялось и объясняется стремлением «быть непохожим на других», декларируется как «новаторство» и оправдывается «требованиями века» [1, 173]. Как видим, позиции критиков России и Казахстана по важнейшим вопросам развития литературы совпадают.
ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ
Литературный критик Казахстана устанавливает самые важные критерии оценки для разных жанров. Современники Н. Ровенского – А. Жовтис, В. Владимиров, А. Устинов, З. Сериккалиев, В. Бадиков и другие внесли существенную лепту в развитие практически всех жанров критики: статьи, рецензии, обзора, литературного портрета, очерка и т.д. Каждый из них сказал свое веское слово о повестях и романах, рассказах и стихотворениях.
В творческом наследии Н.С. Ровенского обращение к русской классике всегда занимало значительное место. Книгу Н. Ровенского «Портреты: обзоры, рецензии, литературные портреты», посвященную литературному процессу Казахстана второй половины XX века и наиболее ярким его представителям И. Шухову, М. Симашко, И. Есенберлину, М. Каратаеву, А. Тажибаеву, О. Постникову и другим, завершают статьи, посвященные творчеству русских поэтов С. Есенина, Н. Некрасова, А. Блока. В предисловии О. Сулейменова «В первую очередь – поэзия», открывающем книгу, три эти статьи оценены очень высоко: «Статьи о Некрасове, Блоке, Есенине придают книге глубину и масштабность, раскрывают представление критика о народности, гражданственности, поэтическом мастерстве» [2, с.4].
Статья «Бесстрашие (слушая музу мести и печали)» [3] открывает последний раздел книги «Это все мне родное и близкое…». И первое же предложение «Некрасов – поэт хрестоматийный» немного настораживает и вызывает недоумение: что же нового можно о нем писать? Но надо знать стиль Н. Ровенского-критика, который считал, что критика – это вид литературы. Он уходит от канонизированного и хрестоматийного Некрасова, перечитывая его строки и чувствуя, как «резануло по-живому, нынешнему, как исчезают общеобразовательное самодовольство и покровительственная ирония (знаем – проходили!) и рвется наружу живой, благодарный отклик» [3, 187]. Он доказывает, что творчество Некрасова не остывшее свидетельство настроений и страстей ушедшего века. Поэт жив, жив удивительный человек, «мятежный и страдающий, гневный и беззащитный».
Живы поэты-классики, которые «помогают нам увидеть в себе общее, непреходящее. И если старые стихи вызывают у нас живой отклик, это значит, что в поэтах прошлого было много и от нас, а в нас – от них: необузданная, дикая вражда к прошлому, … любовь к звездам и саду, полному луной, к гремящему весенней талой водой оврагу… Да мало ли еще что было в них от нас!» [3, 188]. Конечно, было бы слишком самоуверенно утверждать, что наша литература «полностью восприняла высочайшие нравственные качества его поэзии, а журналистика – его редакторское мужество», но Некрасов «гениален дважды – и в смысле творческого дара, и в смысле народности» [3, 190]. Народ, его друзья и недруги – постоянная тема поэзии Некрасова:
Народ! Народ! Мне не дано геройства Служить тебе…
Но поэт знал жизнь народа изнутри, поэтому «с такой естественностью и свободой воссоздал он картины деревенской жизни и образы крестьян в поэмах «Коробейники», «Мороз, Красный нос». Долговечны созданные им народные образы в великолепном эпическом повествовании «Кому на Руси жить хорошо», где народ предстает в «живом переплетении нравственных элементов, вылившихся в удивительные по емкости и простоте строки»:
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая, Ты и всесильная, Матушка-Русь!
Н. Ровенский не может не процитировать знаменитые строки поэмы о Руси, чтобы потом перейти к лучшим сторонам народного характера, воплощенным в «такие типы, как Ермил Гирин – образец общественного деятеля, бунтарь Савелий – богатырь святорусский, исполненная могучих жизненных сил и неистребимой веры в добро и справедливость крестьянка Матрена Тимофеевна, страстный защитник мужицкого авторитета, трогательный в своей любви к «картиночкам» Яким Нагой, чья речь («У каждого крестьянина душа, как туча черная») – пример великолепного ораторского искусства» [3, 195].
Критик высказывает свою точку зрения на оптимизм некрасовской поэзии. Поэту отнюдь не безразлична судьба народа, отсюда – яростное восклицание, переходящее в риторический вопрос в стихотворении «Размышления у парадного подъезда»:
Ты проснешься ль, исполненный сил,
Иль, судеб повинуясь закону,
Все, что мог, ты уже совершил, — Создал песню, подобную стону, И духовно навеки почил?
От оптимизма некрасовской поэзии, в котором различимы вера и горечь, гнев и отчаяние, протест, Н. Ровенский переходит к анализу новых художественных принципов русского поэта. «Жгучее, святое беспокойство за народные судьбы продиктовало Некрасову и новые художественные принципы. Оно вскормило его Музу мести и печали, положившую начало новой, революционно-демократической эстетике». Главным качеством Музы Некрасова было «бесстрашие правды, унаследованное от Белинского и Гоголя»: «Некрасов был бесстрашен во всем: и в яростном разоблачении пороков системы, калечившей душу народа, и в поэтике, насыщенной подавляюще прозаическими, жуткими образами. Верность своей «кнутом иссеченной Музе» он сохранял на протяжении трех с лишним десятилетий борьбы и творчества» [3, 199].
Внимательно перечитывая статью казахстанского критика-литературоведа, обращаешь внимание на то, как хорошо он знал поэзию XIX века и литературную критику того времени. Он свободно оперирует цитатами из статей Белинского, Чернышевского, Герцена, воспоминаний Некрасова («Моя встреча с Белинским была для меня спасением…»). Он делает вывод о гениальности Некрасова, наделенного к тому же огромным поэтическим талантом. Гражданственность Некрасова немыслима без интеллектуальности: «И для размышления ему вовсе не обязателен был тихий кабинет. Парадный подъезд важного сановника, к которому пришли с прошением крестьяне из дальних губерний, и больница, где умирал бедняк-сочинитель, шумные улицы залитого солнцем Рима, где обдумывалась поэма о русских ссыльных «Несчастные», и полуразвалившаяся избенка какой-нибудь бабушки Ненилы, газетная Английского клуба и пепелище сгоревшей русской деревни – везде рождались стихи, которые, по точному замечанию И.С. Тургенева, жгутся» [3, 201].
Актуально и современно звучит ирония русского поэта в одной из эпиграмм о литературных ремесленниках:
Эти не блещут особенным гением,
Но ведь не бог обжигает горшки,
Скорбность главы возместив направлением, Пишут изрядно стишки.
Н. Ровенский объясняет смысл старославянского выражения «скорбность главы» – «слабоумие, бездарность, убожество духа» и предполагает, что Некрасов «имел право на столь сокрушительную иронию по отношению к «массовой» литературе не только потому, что был гениален, но и потому, что себя, случалось, судил беспощадно, бескомпромиссно» [3, 203], тогда и рождались строки «предельной обнаженности и искренности» [3, 207]. Напряженная работа аналитической мысли и исторически подтвердившиеся прозрения – определяющие черты поэзии Некрасова. Пример тому – предсказание подвига Софьи Перовской. Она десять лет спустя (после написания поэмы «Княгиня Трубецкая», в одной из сцен которой героине снится встреча с осужденным мужем-декабристом: «Я сильна, могу я страшно мстить…»), 1 марта 1881 года, белоснежным платком подала сигнал к цареубийству.
Обратим особое внимание на жанр исследуемой статьи. Это не просто рецензия, это и не научная статья в общепринятом определении. На наш взгляд, Н. Ровенский не случайно выносит в название книги слово «Портреты», тем самым автор указывает на жанр. В названии книги есть еще одно уточнение: литературные портреты. Так вот, «Бесстрашие», «Признание Есенину» и «Путь среди революций» – это и есть литературные портреты Н. Некрасова, С. Есенина и А. Блока.
Статья Н. Ровенского о Некрасове имеет кольцевую композицию. Начав с рассуждения о хрестоматийности некрасовской поэзии, этим же тезисом Н. Ровенский ее и завершает. Но хрестоматийность эта иная, чем у стихов Майкова и Фета, Плещеева и А.К. Толстого, которые предлагают задуматься о вечном и неизменном. Некрасов же «учит быть гражданином, воспевает бесстрашие и нравственный максимализм – качества, без которых нельзя достигнуть социальной свободы и чистоты человеческих отношений. А у свободного человека больше возможности подумать о прекрасном и вечном» [3, 208]. Свободный человек конца XX и начала XXI веков может прекрасно усвоить уроки поэзии Некрасова, оказавшейся востребованной в новом тысячелетии.
Возвращаясь к жанру литературного портрета, следует отметить, что чаще всего он представлен в трех разновидностях: литературно-критический портрет, содержащий анализ и оценку творчества писателя; мемуарно-биографический портрет, написанный по личным воспоминаниям писателя-автора; и художественно-биографический на основе факта или эпизода из жизни творческой личности. Грань между этими жанровыми подразделениями условна и подвижна. Истоки их можно проследить в работах «Характеры или нравы прошлого века» Жана де Лабрюйера, «Опытах» Монтеня, «Мыслях» Паскаля, «Максимах» Ларошфуко и др.
Искусство литературного портрета – это искусство синтетическое, обобщающее. Поводом для написания может послужить личная встреча (если автор и герой портрета – современники), прочитанное произведение, живописный портрет и т.д. Писатель или критик должен хорошо знать творчество предмета изображения, биографию, жизненные позиции, мировоззрение, его человеческие качества, ближайшее окружение и т.д. Из всего этого: точно найденных штрихов, элементов, наблюдений и многого другого складывается художественное целое. Конечно, автор должен обладать определенной долей фантазии, творческого вымысла.
Сам бескорыстно служа литературе на протяжении всего своего творческого пути и создавая статьи и очерки, обзоры и рецензии о своих современниках – представителях литературного процесса второй половины XX века, Н. Ровенский в портретах обращается к прошлому великой русской литературы, к ее классике (Н. Некрасов) и поэтам начала XX века (А. Блок, С. Есенин). Он обращается к художникам слова, живо воссоздавая облик тех, кто до последних минут своей нелегкой жизни всю ее посвятил искусству.
Есенина казахстанский критик считает одним из самых завораживающих имен русской и мировой поэзии XX века, потому что «ему под силу проникнуть даже в самые древние, пантеистические глубины нашей памяти и написать строки, наполненные пустынным гулом и тревожными предчувствиями:
По-осеннему кычет сова
Над раздольем дорожной рани.
Здесь что-то от «Слова о Полку Игореве», от Дива, который предрекал беду дружине князя. А рядом – наполненные светлой печалью строки о девушке в белой накидке, сказавшей ласково «нет», и знобящий речитатив «Черного человека», и неистовый монолог Хлопуши, и скорбное смирение Пугачева перед неизбежностью» [4, 209].
Любовь к Родине у Блока («из сердца кровь струится») и Есенина («вся душа в крови») трагична и искренна, тревожна и глубоко личностна. Она включает в себя «нежность грустную русской души». «Я люблю Родину, я очень люблю Родину», – повторял С. Есенин. Стихи его «наполнены особой любовью, в ней не столько гордости, сколько тоски. Но тоска эта, по словам Паустовского, «от ощущения своей полной родственности, своей близости этому дремучему краю». Есенин смог неповторимо выразить тепло и поэзию «золотой бревенчатой избы», которую многим людям долго еще не заменит никакая другая поэзия» [4, 214].
Обезоруживающая правдивость, чувство неизбежных утрат, умение видеть самые отдаленные глубины человеческой души, ярость, нравственная неуступчивость, непостижимое духовное зрение, сверхчуткая душевная организация внутреннего мира поэта помогли ему в 20 лет увидеть и выразить такие ценности, которые многим остаются недоступными в течение долгих лет жизни. Одухотворенные образы-воспоминания «завораживают мягкой поэтической атмосферой, в которой светятся самые дорогие поэту краски, растворены самые нежные, чистые запахи рязанской земли, и музыкой слов, и человечностью грусти:
Не бродить, не мять в кустах багряных Лебеды и не искать следа. Со снопом волос твоих овсяных Отоснилась ты мне навсегда.
Это стихи – прозренье, стихи – прославленье духовной красоты человека, стихи, в которых поэт выразил самое заветное из того, что знал он о людях, о Родине, о своем народе» [4, 215]. Поэзия Есенина открыта, доступна и эмоциональна.
Его «живое, пронизанное золотым и синим свечением наследие» раскрывает «образ грустного и мужественного человека бесстрашной искренности», «мудрого и доброго рыцаря поэзии», «мужчину с открытым и страдающим сердцем ребенка», «чувствующего на самых трагедийных вершинах». Лирический герой его поэзии умеет сказать высокую правду жизни, мужественно принять неизбежное, остро ощутить широкое эпическое течение жизни в ее необратимости. В подтверждение своих слов Н. Ровенский цитирует:
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым. Увяданья золотом охваченный, Я не буду больше молодым…
Жалость об увядании и краткости жизненных сроков поэзии Есенина окрашена в цвета золотой осени – желтизна, багрец, синь, медленный листопад и – при всем том – «ясная осенняя мысль о прожитом, об утраченном, о неповторимом и острая, повышенная чувствительность к прелести мира». Таким видит его поэзию, наполненную музыкой и какой-то «закадычной» дружеской интонацией, Н. Ровенский. С. Есенину «дано было испытать великую радость слияния с природой, подслушать рождение и гибель сокровенных жизненных сил. И здесь один из главных пунктов, в котором голос русского поэта вливается в многоязычный, сложный, напряженный голос мировой поэзии XX века» [4, 218].
У каждого из читателей и литературоведов «свой» Есенин. Для Н. Ровенского – это поэт, находящий в природе высокий смысл и волнующую тайну, поэзию и пророчество:
О красном вечере задумалась дорога, Кусты рябин туманной глубины. Изба-старуха челюстью порога Жует пахучий мякиш тишины.
В следующей публикации – «Путь среди революций» Н. Ровенский размышляет о феномене Блока и его поэзии, считая поэта «как бы обнаженным нервным окончанием своего катастрофического времени». Блок с горечью писал:
Печальная доля – так сложно,
Так трудно и празднично жить, И стать достояньем доцента, И критиков новых плодить…
И сам пытался объяснить творческий процесс, в котором поэт творит свой особый, новый художественный мир: «На бездонных глубинах духа… недоступных для государства и общества, созданных цивилизацией, – катятся звуковые волны, подобные волнам эфира, объемлющим вселенную; там идут ритмические колебания, подобные процессам, образующим горы, ветры, морские течения, растительный и животный мир». Многое еще в поэзии Блока (не говоря о публицистике и драматургии, критике и истории литературы) ждет своих исследователей: художественная система, громадный мир ее ассоциаций, «цветных туманов», образов, возникающих «в резком неподкупном свете дня».
Генеральной темой поэзии Блока стала историческая судьба России, ее прошлое и будущее. О возникновении темы Родины в поэзии Блока Н. Ровенский пишет загадочно: «Словно бы из «сонного марева» медленно выходил и обозначался образ Родины, то призывно манящей издали узорным цветным рукавом, то напоминающей о себе ветровой песней, пронизанной острожной тоской» [5]. Образ Родины целомудренно нежен, она для поэта «тоскующая жена, невеста или возлюбленная, и отношения поэта с нею напоминают любовный роман». Пример тому – обращения к ней: «О, бедная моя жена», «невеста, Россия», «И пусть другой тебя ласкает», «Помяни за раннею обедней мила друга, светлая жена».
Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной,
В твоей тоске, о Русь!
И даже мглы – ночной и зарубежной – Я не боюсь.
А. Блок, один из самых музыкальных поэтов России (Н. Ровенский), «оставил в памяти России не только свою стремительную мятежную судьбу, но и гениальную песню своей судьбы». Сам А. Блок считал поэта – сыном гармонии, который выполняет определенную роль в мировой культуре: «Три дела возложены на него: во-первых, освободить звуки из родной безначальной стихии, в которой они пребывают; во-вторых – привести эти звуки в гармонию, дать им форму; в-третьих – внести эту гармонию во внешний мир. Похищенные у стихии и приведенные в гармонию звуки, внесенные в мир, сами начинают творить свое дело. «Слова поэта суть уже его дела» [5].
Поэзия Блока «пронизана звукописью, музыкой, в ней постоянно ощущается мощное подспудное течение, несущее слово, чувство, мысль». Можно с уверенностью сказать, что строки:
Приближается звук.
И, покорна щемящему звуку, Молодеет душа, – наиболее полно выражают особенности творческого процесса Блока» [5].
Н. Ровенский часто обращается к трудам А.М. Горького, Вл.Н. Орлова, К.И. Чуковского, раскрывшим своеобразие поэзии Блока. Но идет дальше признанных мастеров. Существительные «цветенье» и «пенье», глаголы «поет», «пела», «цвела» и эпитет «зацветающий (цвет)» часто встречаются в поэзии после революции 1905 года. Музыка и цвет – главные спутницы строк русского поэта:
Заживающий сон, зацветающий
Исчезающий день, погасающий свет.
***
Лишь медь торжественной латыни Поет на плитах, как труба.
***
Тень Данта с профилем орлиным О Новой Жизни мне поет. ***
Девушка пела в церковном хоре О всех усталых в чужом краю.
Музыкальность – индивидуальное свойство лирики Блока. Но именно ее так не хватает современной поэзии, слишком рациональной и расчетливо «заорганизованной». Современную поэзию Н. Ровенский знал и оценивал профессионально, сравнивая вольно или невольно с русской и мировой классической поэзией, в которой лирика Блока, впитавшая плоть от плоти культуру русскую, ее гражданственность и доброту, поиски социального идеала и боли за униженного человека, занимает особое место.
ВЫВОДЫ
Поэзия русских классиков Н. Некрасова, С. Есенина, А. Блока в интерпретации Н. Ровенского оказывается востребованной и включенной в межкультурный диалог. «Стихи великих поэтов прошлого…, проходя сквозь время, очищаются и обогащаются новым социальным опытом и находят место в духовной жизни потомков. Дело еще и в том, что выразительные средства поэзии гораздо шире возможностей абстрактной идеи, хотя бы и вдохновившей поэта, они обязательно несут в себе движение живого человеческого чувства»
[5].
Литературные портреты поэтов Руси Н. Некрасова, А. Блока, С. Есенина в исполнении Н. Ровенского стали достоянием литературного процесса Казахстана 90-х годов XX века. Он написал о русских поэтах ярко, талантливо, образно.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ
1 Закруткин В. Художник и народ // Закруткин В. О неувядаемом. – М.: Современник, 1973. – С.167-185.
2 Сулейменов О. В первую очередь – поэзия // Ровенский Н. Портреты. – А.: Жазушы, 1983. – С.3-4.
3 Ровенский Н. Бесстрашие (слушая музу мести и печали) // Ровенский Н. Портреты: обзоры, рецензии, литературные портреты. – Алма-Ата: Жазушы, 1983. – С.187-208.
4 Ровенский Н. Признание Есенину // Ровенский Н. Портреты: обзоры, рецензии, литературные портреты. – Алма-Ата: Жазушы, 1983. – С.209-219.
5 Ровенский Н. Путь среди революций // Ровенский Н. Совпадение. – Алма-Ата, 1986.
К.Р. Нұрғали
Әдеби-көркем портрет сыни жанрдың эстетикалық мәні ретінде
Л. Н. Гумилев атындағы Еуразия ұлттық университеті
Астана қ., Қазақстан
Мақалада әдеби портрет моделі құрылымының қызмет ету сипаты қарастырылады Портрет,туындыда жасалған сипаттың берілу ерекшеліктерін көрсететін, адам туралы визуалды әсерді жүзеге асыру тәсілі ретінде құрамдас бөліктерінің бірі болып табылады. Әдеби портрет көркем құбылысы болып табылады, оның мазмұны мен құрылымына деректі және көркем жанрлардың элементтері кіреді. Әдеби портрет орыс әдебиетінің жанрлық жүйесіне үйлескен. Жазушы әдеби портретті жасау кезінде шынайы өмірден алынған кейіпкердің бейнесіне сүйенеді. Нақты тұлғаны автор көркем тұтас, өзіндік және аяқталған «сюжет» ретінде ұғынады.Адамның тірі даралығының көркем-тұтас бейнесінде әдеби портрет жанрының эстетикалық мәні бар.
K.R. Nurgali
Literary and artistic portrait as the aesthetic essence of the critical genre
Eurasian national University. L. N. Gumilyov
Astana, Republic of Kazakhstan The article discusses the nature of the functioning of the structure of the model of a literary portrait. One of its components is a portrait as a way of embodying a visual impression of a person, conveying the features of the character created in the work. A literary portrait is an artistic phenomenon; it includes elements of documentary and artistic genres in its content and structure. The literary portrait organically fit into the genre system of Russian literature. When creating a literary portrait, the writer relies on the image of a hero taken from reality itself. The real person is recognized by the author as an artistic whole, as an independent and complete “plot” for verbal painting. It is in the artistic-integral image of a living individuality of a person that the aesthetic essence of the genre of literary portrait is contained.